Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [75]

Дабы истолковать, что молния и гром,

Такие мысли все считает он грехом.

«На бич, оп говорит, я посмотреть не смею,

Когда грозит отец нам яростью своею».

Но как Он нас казнит, подняв в пучине вал,

То грех ли то сказать, что ветром Он нагнал?

Когда в Египте хлеб довольный не родился,

То грех ли то сказать, что Нил там не розлился? ²⁴⁷

Однако в научном изложении своего понимания явлений природы Ломоносов великолепно обходится без божественной первопричины. «Промежуточные» причины выстраиваются у него в неумолимый ряд, практически устраняющий божество из природы.

То же самое относится и ко многим поэтическим произведениям Ломоносова, в которых он говорит о природе и славит ее чудеса:

Коль многи смертным неизвестны Творит натура чудеса...

Эти «чудеса натуры» хотя и провозглашены деяниями бога («но бог меж льдистыми горами велик своими чудесами»),²⁴⁸однако реализуются и в поэтической практике Ломоносова как величественные картины мира, из которого устранено все сверхъестественное. Ломоносов не стремится, подобно Вольфу, увидеть «намерения естественных вещей» в порядке, установленном богом; он видит природу, вплотную подходит к ней. И потому его небольшая поэма «Утреннее размышление о божием величестве» оказывается шедевром научной поэзии, в которой описаны бурные процессы, происходящие на солнце с такой глубиной, как если бы Ломоносов мог пользоваться позднейшими открытиями астрономии:

Там огненны валы стремятся

. И не находят берегов,

Там вихри пламенны крутятся,

Борющись множество веков;

Там камни, как вода, кипят,

Горящи там дожди шумят.²⁴⁹

И если Вольф в своей книге «Разумные мысли о намерениях естественных вещей» выставляет положение, что северные сияния для того только и созданы, чтобы давать повод для размышления о величии бога, то Ломоносов действительно пишет «Вечернее размышление о божием величестве при случае великого северного сияния», в котором одну за другой разбирает существующие теории, предложенные для объяснения северного сияния, и, в частности, полемизирует с самим Вольфом:

Что зыблет ясный ночью луч?

Что топкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч Стремится от земли в зенит?

Как может быть, чтоб мерзлый пар Среди зимы раждал пожар?

Там спорит жирна мгла с водой;

Иль солнечны лучи блестят,

Склонясь сквозь воздух к нам густой;

Иль темных туч верьхи горят;

Иль в море дуть престал зефир,

И гладки волны бьют в ефир? ²⁵⁰

Недоуменное восклицание Ломоносова: «Как может быть, чтоб мерзлый пар среди зимы рождал пожар?» — и относится прежде всего к Вольфу, который утверждал, что причину северных сияний надо искать в образующихся в недрах земли «тонких испарениях», в том числе сернистых и селитряных, полностью не воспламеняющихся в северных холодных странах и потому не превращающихся ... в молнию. Ибо молния, по господствовавшим тогда воззрениям, также объяснялась мгновенным воспламенением горючих испарений. Северное сияние, по мысли Вольфа, это недоразвившаяся гроза.²⁵¹

Везде и всюду, на земле и на небе, Ломоносов ищет не телеологические аргументы, а доказательства каузальности всех явлений природы.

Интересно сравнить, как относились к идее о множественности населенных миров Ломоносов и Христиан Вольф. Положение о множестве населенных миров, провозглашенное Джордано Бруно, было самым радикальным выводом из учения Коперника. Оно до конца разбивало антропоцентрические представления об устройстве вселенной. Мир, состоящий из множества . светил и планет, подчиняющийся общим космическим законам, обособ-ливался от человека. Учение церкви о первородном грехе и искуплении теряло свой смысл, ибо оно покоилось на представлении о земле как средоточии вселенной и человеке — единственном венце творения.

Христиан Вольф не обошел этот вопрос, уделив ему место в своей «Телеологии». На вопрос, почему планеты вращаются вокруг своей оси, он не задумываясь отвечает: оттого, «что бог употребляет движение вокруг оси, чтобы менялись день и ночь».

Но «понеже мы находим, что и на остальных планетах, точно так же как и на земле, сменяются лето и зима и что эта смена па земле в конечном счете происходит для того, чтобы ее обе половины могли быть обитаемы, то этим самым снова подтверждается мнение, что все планеты в совокупности обитаемы. Иначе зачем бы тогда на них сменялись четыре времени года в течение столь долгого времени, когда на земле это приносит столь великолепную пользу, а планеты так устроены, что позволяют и на них достичь той же самой пользы». «Понеже нет сомнения, что все планеты вообще не что иное, как земные шары, то у нас нет причин сомневаться, что также и планеты все в совокупности разукрашены травами и деревьями и населены животными и людьми ... Кто разрежет собаку и посмотрит, как там у нее внутри все устроено, ни мало не будет сомневаться в том, что точно так же и другие собаки устроены внутри». Вольф метафизически оправдывает, включает и в конечном счете «обезвреживает» остро поставленную и разрушительную для христианской догмы проблему. Он и ставит и решает эту проблему телеологически. Бог ничего не создает напрасно, следовательно, не впустую заведены вокруг своей оси планеты, а для того, чтобы разумные существа могли на них, как и на земле, дивиться благости и премудрости создателя.