Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [74]
Конечно, наличие таких пассажей свидетельствует об известной идейной слабости, трудностях роста и формирования Ломоносова, на что нам не следует закрывать глаза. Но все такие высказывания Ломоносова ни в какой мере не колеблют основ выработанного им мировоззрения, противоположного и противоборствующего подобным случайным или тактическим его уступкам.
Телеологические прикрасы становились особенно необходимы, когда Ломоносов касался в публичных выступлениях предметов, по тогдашним воззрениям весьма сомнительных. Так было, когда он выступил по поводу лиссабонского землетрясения. В еще более острой и напряженной обстановке было Произнесено вскоре после трагической гибели его друга Георга Вильгельма Рихмана «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» (1753 г.). Достаточно вспомнить, какие нелепые толки, волнения, злорадство, невежественные нарекания и наветы вызвало это несчастье в придворных и клерикальных кругах, среди всех и всяческих реакционеров. «Машиною старался о удержании грома и молнии, дабы от идущего грома людей спасти, но с ним прежде всех случилось при той самой сделанной машине», — писал в своем дневнике Василий Нащокин.>243> Граф Р. И. Воронцов видел в самом изобретении «громовой машины» «дерзкое испытание природы». Ломоносов имел все основания опасаться, чтобы «сей случай не был протолкован противу приращения наук», как писал он 26 июля 1753 г. И. И. Шувалову.>244>
Ломоносов счел своим долгом выступить в этой накаленной обстановке, чтобы защитить право ученого на научное исследование. Вместе с тем он докладывал о своих новых исследованиях, вводил в научное обращение новую плодотворную теорию происхождения атмосферного электричества, теорию восходящих и нисходящих воздушных течений, теорию происхождения северных сияний. Ломоносов убежден, что молчать о новых научных открытиях «противно общей пользы человеческого рода». Но он вполне отдавал себе отчет, что предлагаемая им для объяснения грозовых явлений неведомая электрическая сила выступает как опасная соперница провидения. Поэтому изложение своих научных выводов Ломоносов и предварил телеологической тирадой. Он говорит о боге, который создал «человека, дабы он, рассуждая безмерное сотворенных вещей пространство, неисчислимое множество, бесконечную различность и высочайшим промыслом положенного меж ними союза, его премудрости, силе и милосердию со благоговением удивлялся». Ломоносов обращается с молитвой, «дабы по отверстию и откровению толиких естественных тайн» было открыто людям «к сохранению жизни и здравия» от вредных и опасных «воздушных стремлений» (атмосферных, в первую очередь грозовых явлений) «безопасное прибежище», под которым он подразумевает предложенные им громоотводы. Все содержание «Слова» Ломоносова противостоит его риторической тираде. Ломоносов говорит о явлениях, совершающихся, как он подчеркивает, «по незыблемым естества законам», связывает объясняемые им явления со своей теорией теплоты, говорит о возможности и необходимости научного «предзнапия» (предвидения) погоды. Он славит бессмертный подвиг ученого и говорит о том, что ничто не может остановить людей науки в их смелом и победоносном движении вперед. «Не устрашил ученых людей Плиний, в горячем пепеле огнедышащего Везувия погребенный, ниже отвратил пути их от шумящей внутренним огнем крутости. Смотрят по вся дни любопытные очи в глубокую и яд отрыгающую пропасть. Итак, не думаю, чтобы внезапным поражением нашего Рихмана натуру испытающие умы устрашились и электрической силы в воздухе законы изведывать перестали.>245>
Немыслимо представить в такой обстановке и в такой роли ни благочестивого и осторожного Христиана Вольфа, ни тем более кого-либо из его учеников.
Бросается в глаза внешний, искусственный характер таких телеологических замечаний Ломоносова, как бы роняемых им на ходу без глубокой связи с общим ходом его рассуждений. У Христиана Вольфа телеология пронизывала все воздвигаемое им здание умозрительно познаваемого мира. Ломоносов не пускал телеологию в глубь естествознания.
Пользуясь вольфианской рационалистической аргументацией, Ломоносов придавал ей радикальный смысл, который у Вольфа и его учеников отсутствовал. Это прежде всего моменты, исключающие возможность чуда, запрещающие объяснение ближайших причин вмешательством бога, утверждение естественного хода вещей, каузальности в природе. «Малейшее не должно причисляться к чудесам», — читаем мы среди 276 заметок по физике и корпускулярной философии.>246>
Ломоносов последовательно проводил эту точку зрения, отвергая самую идею первичного божественного толчка. И только полемизируя с богословами, Ломоносов подчеркивал «промежуточный» характер ближайших причин, что соответствует «Causa instrumentalis» схоластов.
Услышав в темноте внезапной треск и шум И видя быстрый блеск, мятется слабый ум,
От гневного часа желает где б- укрыться,
Причины оного исследовать страшится,
