Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [67]

Материалистические тенденции естествознания, развивались ли они дедуктивным или индуктивным путем, были неприемлемы для Вольфа. Вольф объявил мир машиной только потому, что он полностью возвратился к дуализму тела и души.

Метафизическая картина «предустановленной гармонии», созданная Лейбницем на основе его учения о монадах, приобрела у Вольфа иной характер. Если в монадологии Лейбница целесообразность была внутренне присуща самой вещи, являясь ее свойством и конечной целью развития, то у Вольфа она неизбежно должна быть направлена на внешние и посторонние для самой вещи цели. Внутренняя целесообразность вещей превратилась во внешнюю пользу, причем критерием пользы вещей стала их непосредственная пригодность человеку. Место имманентной телеологии Лейбница заняла антропоцентрическая телеология Вольфа. Вольф посвятил ее изложению особую книгу, названную им «Разумные мысли о целях естественных вещей» (1720 г.).^{202 В ней одно за другим следуют рассуждения о пользе всего существующего, полные наивного и архаического антропоцентризма. Например, о пользе звезд для путешественников «и других лиц, которым приходится что-либо делать под открытым небом». На вопрос, почему Земля вращается вокруг своей оси, Вольф отвечает, что это для того устроено, чтобы сменялись дни и ночи, от чего проистекает множество удобств для всех живых существ и в особенности для человека, который может ночью ловить птиц и заниматься рыбной ловлей («Телеология», § 79). На протяжении всей книги с необыкновенной настойчивостью Вольф старается приспособить всю природу к практическим потребностям человека, подчас очень будничным, мелочным и строго ограниченным лишь небольшим историческим периодом. Вольф пространно и глубокомысленно пишет о пользе недр, гор, морей, озер, потоков, камней, яотвотных и всяческих произрастаний.}

Обращаясь к природе, Вольф не видит в ней никакого развития. Он недоумевает перед ее разнообразием, но считает его положенным от бога свойством. При этом он сознается, что благодаря этому разнообразию не всегда можно уловить заложенные в каждом отдельном случае «намерения».

Как рационалист и противник чудес Вольф осуждает суеверия, и в частности тех людей, которые в различных небесных и земных явлениях видят «знамения» или козни нездешних сил — будь то кометы, северное сияние или простые болотные огни. Он не прочь приписать кометам некоторую пользу, так как ссылается на общераспространенное мнение, что «падающие в ночную пору звезды очищают воздух» («Телеология», § 181). Но относительно блуждающих огоньков, огней святого Эльма на мачтах кораблей и других подобных вещей он вынужден признать, что «пока нм трудно назначить какую-либо пользу». А то, что будто блуяедаго-щие огоньки нередко служат причиной различных несчастий, то это происходит оттого, что их принимают «за огоньки в деревне» и направляют к ним путь. Суеверные же страхи только увеличивают опасность, из чего явствует, что «незнание в естественных вещах всегда заключает в себе что-либо плохое, а знание, напротив,— хорошее» («Телеология», § 182).

Не подыскав для северного сияния какого-либо утилитарного значения, Вольф решает, что оно предназначено для того, чтобы люди по случаю его вспоминали о боге, предавались благочестивым размышлениям «каждый сообразно со своими понятиями» («Телеология», § 181).

Мир Вольфа наполнен разумом и «благочестием», но в нем пет живой жизни. Это мир прописных истин и «целесообразного»-механического движения.

В противоположность Лейбницу и его последователям в биологии Вольф рассматривает животных как простые движущиеся машины, лишенные души. Он отказывает им даже в элементарных свойствах психики. И, конечно, не случайно, ибо иначе это-привело бы к той градации «одухотворенности», которая проходит у Лейбница через всю природу, тогда как животпое-машипа; наиболее уместно в телеологической системе Вольфа. Вольф пишет: «Животные, какого бы рода они ни были, будь то самые-болыпие четвероногие или мельчайшие насекомые, не обладают ни смыслом, ни разумом, ни волей, ни свободой («Метафизика», § 1076, § 892) и потому неспособны познать бога. Того ради и бог не может через них осуществлять свою главную цель, для которой он создал мир (§ 8), и посему населил ими мир не для того,, чтобы они познавали его совершенство ... а для того, чтобы они служили пищей один другому». Такой порядок, по словам Вольфа, весьма разумен и не заключает в себе никакой несправедливости: «Ежели создание мастера пельзя иначе употреблять, как только уничтожая его при потреблении, то он и упичтожается теми, кто его употребляет, и тут нечею задаваться вопросом, искусно это устроено или нет». Но Вольф считает необходимым: сделать оговорку, что «хотя и нет ничего несправедливого в том,, что животные пожирают друг друга и сами люди питаются их мясом, однакож ни в коем случае не может быть дозволено, чтобы один человек пожирал другого, понеже бог создал éro для другой цели» («Телеология», § 235).

Сделав столь назидательный вывод и указав, что люди должны не поедать друг друга, а заниматься науками и искусствами, Вольф на этом не останавливается. Стремясь по своему обыкновению по возможности исчерпать вопрос до конца, Вольф доходит до Геркулесовых столбов педантизма и предается рассуждениям о том, что «если кто-либо не испытает отвращения