Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [18]
С этим почти равнодушным отношением Удэна к познанию мира, к научной любознательности, к чтению книг полезно сравнить высказывания Ломоносова на ту же тему в «Письме о пользе стекла»:
По долговременном теченьи наших дней
Тупеет зрение ослабленных очей.
Померкшее того не представляет чувство,
Что кажет в тонкостях натура и искусство.
Велика сердцу скорбь лишиться чтенья книг;
Скучнее вечной тьмы, тяжелое вериг!
Тогда противен день, веселие досада.
Одно лишь нам стекло в сей бедности отрада.
Оно способствием искусныя руки
Подать нам зрение умеет чрез очки!
Не дар ли мы в стекле божественный имеем?
Что честь достойную воздать ему коснеем?
Еще прямее ответом па стихотворение Удэна является запись Ломоносова в одном из его черновиков, представляющая, впрочем, старинную — доломоносовского времени — пословицу:
Кто хочет много знать,
Тот должен мало спать.
Приведенными материалами достаточно ясно определяется различие между научной позицией Ломоносова и позицией тех, кого В. Л. Ченакал называет «самыми передовыми литературными деятелями Западной Европы», с которыми якобы Ломоносов «шел в ногу».
Возвратимся, однако, к вопросу о том, был ли Ломоносов знаком непосредственно с «Поучительными поэмами» во время своей работы над «Письмом о пользе стекла» или только знал о существовании этого сборника. Выше были приведены данные, основанные на датировке обоих архивных списков, в которых Ломоносов упоминал аптологию Удэна, и высказано мнение, что «Поучительные поэмы» стали ему доступны лишь в начале 1760-х годов. Допустим, однако, что они были в руках Ломоносова, как утверждает В. Л. Ченакал, до начала или во время работы над «Письмом о пользе стекла». Как было отмечено самим В. Л. Ченакалом при характеристике антологии Удэна, среди «Поучительных поэм» имелась одна, посвященная барометру. Действительно, в т. III «Поучительных поэм» напечатано «Стихотворение Барометр» («Barometrum Carmen»), сочиненное иезуитом Л. Тома («auctore Lupo Thomas, S. J.»). Это довольно длинное произведение (453 стиха), в котором сперва подробно говорится о свойствах ртути, затем об изготовлении стеклянных трубок для барометра и самого барометра; подробно излагается опыт Торичелли, и характеризуется роль и значение барометра в жизни.
Казалось бы, в работе над «Письмом о пользе стекла», характеризуя применение и пользу барометра, Ломоносов мог так или иначе учесть ответ своего французского предшественника. Однако сопоставление соответствующих стихов из «Письма о пользе стекла» (стихи 354—366) показывает, что, кроме совпадений, неизбежных по самому характеру одного и того же материала, трактовка вопроса у русского поэта совершенно иная. Во-первых, у Ломоносова барометру уделено всего тринадцать стихов вместо 450 с лишним у Тома; сжато, кратко и конкретно определяет Ломоносов случаи в жизни, в которых ощущается помощь барометра. Есть это и у Тома, но менее выразительно, более растянуто и многоречиво. Однако главного нет у Тома, того, что представляло самое существенное для Ломоносова, — указания на практическое значение барометра для крестьянского труда и для купеческих заморских плаваний:
Коль могут счастливы селяне быть оттоле,
Когда не будет зной, ни дождь опасен в поле!
Какой способности ждать должно кораблям,
Узнав, когда шуметь или молчать волнам,
И плавать по морю безбедно и спокойно.
Велико дело в сем и гор златых достойно!
Эти стихи, представляющие развитие образов, впервые употребленных Ломоносовым в оде на взятие Хотипа (1739 г.) (стихи 254—257) и более подробно примененных в оде 1750 г. (стихи 211—220: «Наука легких метеоров»), показывают коренное различие между позицией иезуита Тома и Ломоносова и подтверждают полную самостоятельность русского поэта.>73>
Рассмотрение сборника «Поучительные поэмы» и отношения к нему Ломоносова заняло у нас много времени и места и, возможно, заставило читателя упустить из вида вторую книгу, отмеченную нами выше в списке под № G0, — «Рассуждение о происхождении и развитии шведской поэзии».
С этой книгой Ломоносов познакомился благодаря подробной рецензии на нее, помещенной в одном из февральских номеров «Геттингенских ученых ведомостей» за 1750 г. Для того чтобы стало ясно, почему эта книга привлекла внимание Ломоносова, необходимо привести и данную рецензию полностью. Прислана она была из Упсалы:
«Еще в декабре 1748 г. под председательством г-на П. Хюд-рена состоялась защита диссертации г-ном Акселем Аксельсопом на тему «О происхождении и развитии шведской поэзии». Г-н А. высказывает сожаление но поводу того, что иноземцы составили себе неблагоприятное представление о шведской поэзии. Он указывает, что уже в глубокой древности скальды были в большом почтении и как в мирное, так и в военное время являлись важнейшими советниками и приближенными королей. Они обучали королевских сыновей, и среди иоследпих Регнер Лодброк и Га-ральд Хоодрад сами были поэтами; многие скальды происходили из самых знатных шведских семейств. Он прослеживает затем в хронологической последовательности развитие шведской поэзии в языческие времена, потом в период от принятия христианства по 1650 г. и, наконец, в новейшее время. Сам Один был великий поэт и впоследствии стал богом-патроном скальдов, но, по мнению г-на А., он не был самым древним поэтом, и Волюспа была сочинена во времена осады Трои. Впрочем, он признает, что это последнее мнение, высказанное Рюдбеком, как и точное определение времени жизни старинных поэтов, очень трудно доказать. Многие произведения погибли, другие сохранились благодаря исландцам, которые уже с XII в. стали создавать поэтические сборники. Важнейшими составителями сборников были Сомунд, Сигфюссон Аре и Фродо, но и из этого их сборника большая часть утрачена. Вместе с другими г-и А. полагает, что стихотворения из этих сборников и из сборника Снорро Стюрлесона ярко освещают историю, этику и мифологию северных народов. Они применяли стихи весьма различного характера. Они рифмовали или согласовывали друг с другом стихи не только по последним, но очень часто и по первым буквам, иногда в одном и том же стихе-первое и последнее слово должно было быть одно и то же, иногда, все стихи данного стихотворения начинались одной и той же буквой. Однако важнейшее свойство их стихотворства состояло все же в возвышенных благозвучных словах, сравнениях и фигурах, и поэтические произведения шведов, по мнению г-на А., нисколько не уступали в этом отношении никакому народу в свете. Еще долго после принятия христианства продолжали существовать скальды, но постепенно выдвигались вперед монахи, которые ввели свою манеру стихотворства вместе с рифмой. Последнее замечание очень важно, так как из него следует, что у северных пародов не было рифмы и что она, в результате поисков, обнаруживается все-таки у немцев. Во времена короля Магнуса Смека начали вести государственную летопись, которую продолжали що царствования Густава I. Стихи этих времен наивны и не обработаны, рифмы не точны, и поэты не заботились о разнообразии последних. Сколько-нибудь похожая буква уже являлась подходящей рифмой, ударение и долгота слога также не принимались во внимание. Наконец, братья Олай и Лаврентий Петри занялись упорядочением шведской поэзии. Король Карл IX собственноручно писал летопись о событиях своего царствования во вкусе рифмованных хроник. Популярности шведской поэзии много способствовал своими комедиями и трагедиями Мессениус. Во времена Христины Шведской Шернхьельм подпял поэтическое искусство на значительную высоту, он был зачинателем зрелого периода шведской поэзии и, живя почти одновременно с немецким поэтом Опицом, сыграл роль последнего в Швеции. Из-за недостатка места мы не можем перечислить всех остальных многочисленных шведских поэтов, отметим только, что их во всяком случае порядочное количество и что г-н А. считает нескольких из них достаточно сильными, чтобы выдержать сравнение с иностранными поэтами».
