Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [117]
Ваше превосходительство!
Милостивый государь!
Принят будучи под покров вашего превосходительства безо всяких моих заслуг перед вами, все излияпные на меня милости относить единственно должен я к добродетельной душе вашей, таковыми благотворепиями услаждающейся.
Сколь велик ни был долг стараться заслужить все милости и сколь сердечно рвение мое к тому пи было, но не всегда силы человека соответствовать могут его желанию; если во мне оных когда недоставало, то молю вас, лучше всему другому припишите, чем доброй моей воле. Никакой гнев ваш не мог бы столько покарать меня, сколько в таковых случаях мучило меня собственное сознание своей слабости и лютейшее совести угрызение не быть милостей ваших достойным.
Приходя в себя, удвоивал труды и тщание свое, дабы наградить сугубо время пропущенное; в чем всегда сколько был счастлив и успешен, свидетельствуюсь всеми, учеников моих видевшими и слышавшими. Употребив на обучение учителей первого выпуска около трех лет, кончил с последним усугубленным старанием те же науки в полтора года, и если иоложить, что сей раз печатные книги немало трудов как учительских, так и ученических сокращали, то я представлял па то место пройденную мною в сие же время алгебру, тригонометрию сферическую, конические сечепия и основания дифференциального и интегрального калькулюсов, как и такие предметы, на кои не токмо книг не было, по и коих преподавания от меня не требовалось; я же предпринял оное единственно по усердию моему, поощряемый к сему благодеяниями Вашего превосходительства. Сверх сего пе щадил и остального своего времени, но обращал оное па написание в пользу училищ Географии математической и на сочинение вновь Архитектуры гражданской.>525> Пересматривая также разные переведенные книги для будущих университетов, я участвовал в издании небесных глобусов, исправляя, одним словом, все возлагаемые на меня сверх должности дела с охотою, когда токмо в силах моих состояло.
При всех таковых трудах лишаюсь я, однако же, жалованья более, нежели цёлого года так, как бы я вовсе ничего не делал и как бы разосланные ныне по государству учители обучены были не мною. Буде были дни, мною пропущенные, то успехи учеников моих показывают, что были и другие, из которых я неотменно те пропуски должен был вознаградить. Не к тому привояту сие, чтобы совершенно оправдать себя надеялся, погрешности >1"мои мне всех должны быть ощутительнее, но смею только представить сие вашему превосходительству для того, дабы показать, что претерпение мое таковому проступку, от которого, кроме меня же, никто вреда или урону не чувствует, не соразмерно. Но если строгость взыскания на мне должна быть явлена образом примерным, не взирая на то, что делу, на меня возложенному, помехи никакой от того не приключилось, и что ожиданию вашего превосходительства удовлетворял, смею сказать, совершенно, и ничем прочих моих товарищей не хуже, то, с другой стороны, справедливость будет требовать, дабы за труды, сверх должности и из одного усердия попесонные, в таковой же степени правосудия присуждено было воздаяние, в каковой то взыскание определяется.
Я в сем случае взываю токмо правый суд вашего превосходительства, дерзнул на всепокорнейшее сие объяснение в том чаянии, что, может быть, вашему превосходительству не все труды мои известны.
В том только уверить вас, еще, милостивый государь, смею, что нося на себе благодеяния ваши, не могу не рваться ревностию моей к должности, как единым средством заслуживать оные.
В прочем имею честь быть навсегда с глубочайшим моим высокопочитанием
Вашего превосходительства милостивого государя почтеннейшим и преданнейшим слугою Михайло Головин.
1789 г.
Февраля 26 дня.>15 >526
По-видимому, Головин просил в этом письме, чтобы не удерживали жалованье за дни занятий в учительской семинарии, пропущенные им по болезни. Никаких сведений о том, что просьба *его была удовлетворена, нет. Состояние здоровья его все ухудшалось, и 8 июня 1790 г. оп умер, одинокий, в тяжкой нужде. Только через полгода добралась до Петербурга из Матигор его мать, сестра Ломоносова Мария Васильевна Головина, и нашла своего сына уже похороненным.
Большой интерес представляет недавно обнаруженное письмо Марии Васильевны, написанное вскоре после приезда ее в Петербург.
В фонде Комиссии об учреждении училищ, хранящемся в ЦГИАЛе, имеется особое дело «О напечатании Архитектуры гражданской сочинения проф. Головина для употребления учащихся».>526> В это дело и был случайно вложен интересный документ, который не только проливает свет на последние годы жизни М. Е. Головина, но и раскрывает неизвестный до сих пор образ замечательной женщины, близкой родственницы двух русских ученых. По всей вероятности, оно адресовано П. В. Завадовскому; письмо написано в эмоционально приподнятом, взволнованном тоне, выражающем искреннее человеческое горе.
Милостивый государь!
Бессчастная старуха, не осушавшая глаз своих по брате, украшавшем рода своего отчизну, рыдает ныне по сыне, долженствовавшем быть подпорою ея дряхлости и последним утешением. Ко стопам того благотворителя, коего милостию цвел он во дпи свои, повергает себя злополучная сия мать, собравшая последние свои силы прибресть за тысячи верст узреть сыновний прах, дабы, согрев оный горячими своими слезами, отдать душе последний долг христианского поминовения и любви матерней. Преклоните, милостивый государь, благоутробио ваше к горести несчастной, раздираемой теперь сугубою печалею. Потеряв сына, лишается она всего своего в старости пропитания, а притом видит еще и самое малое оставшееся по нем имущество, на уплату долгов его не токмо истощающееся, по и недостающее. Не дерзаю и не знаю ничего о заслугах сына моего; ведаю токмо, что милости ваши далеко оные превышали. Взываю единственно милосердие и щедроту вашу, толико крат в жизнь благотворившую ему. Тысяща способов в деснице вашей разрешить сына моего на земли, да разрешен будет на небеси. Пусть само добро-
Берков Павел Наумович был профессором литературоведения, членом-корреспондентом Академии наук СССР и очень знающим библиофилом. «История» — третья книга, к сожалению, посмертная. В ней собраны сведения о том, как при Советской власти поднималось массовое «любительское» книголюбие, как решались проблемы первых лет нового государства, как жил книжный мир во время ВОВ и после неё. Пожалуй, и рассказ о советском библиофильстве, и справочник гос. организаций, обществ и людей.Тираж всего 11000 экз., что по советским меркам 1971 года смешно.© afelix.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».