Литературная Газета 6291 (№ 36 2010) - [81]

На каждой картине – солнце, а на одной – даже два солнца. Так рисуют дети – у них обязательно должно быть солнце. Но у Юшкевича солнце – прежде всего символ. И когда пытаешься его разгадать, когда начинаешь сознавать тайну, – становится жутковато: будто этот белый, жёлтый или красный кружочек подглядывает за тобой. У Юшкевича солнце – не что иное, как напоминание о другой жизни, о «том свете», – и тут не обойтись без чувства страха перед Страшным судом.

И тут же, где-то рядом, соседствует радость. Названия картин говорят сами за себя: «Игра солнца на море», «Игра солнца на Пасху», «Пасхальная игра солнца на море». А что на земле? Странные звери, птицы; узнать можно только леопардов и лебедей или же по названиям картин: «Ястреб над озером», «Снежный барс», «Здравствуйте, господин буйвол» (вспомните: «Здравствуйте, господин Гоген»), «Нарисовал жираф сам себя», «Рысь и крокодил на лоне природы», «Самая древняя птица – Археоптерикс».

Для наивной живописи характерна тщательная разработка каждой детали, а здесь – широко кистью туда-сюда, следы кисти не приглажены, но цвет у работ получился необычайно тонкий, изысканный, прозрачный, на что можно сказать – не такая уж это и наивная живопись. Очень часто профессионализм приводит к тому, что у художника становится «набитой» рука, и виртуозность в исполнении – от раза к разу повторяемая – уже ничего не означает, кроме какой-то фальши, и уйти от неё невозможно. Если ты уж попался на сладкую приманку дешёвого успеха, вырваться очень трудно, почти невозможно. Искренность или же правда важнее всего, и она есть в самом начале или же в самом конце, когда очень большие художники имеют в своих руках такую большую силу, что ни к чему им «набивать руку».

Валентин Юшкевич родился в 1936 году в селе Снитово Ивановского района Брестской области. Детство было радостное, но вскоре началась война – и маленькому Валентину пришлось пережить концлагерь. После войны он окончил в Белоруссии духовную семинарию, после чего поступил в Московскую духовную академию. После окончания академии в 1966 году был направлен на пастырское служение в Предтеченскую церковь, что на Красной Пресне. В конце 1969 года был переведён в Скорбященскую церковь, что на Калитниковском кладбище, в которой прослужил двадцать пять лет.

Однажды он взял кисть и начал рисовать. И сам об этом писал так: «Моё творчество с каждым днём (днём) становится всё лучше и лучше». Невольно придётся здесь прокомментировать текст. Почему слово «днём» повторяется два раза, и второй раз в скобках? Я сначала это повторение принял за ошибку, но потом оказалось, что это не так.

Днём – при свете дня – картины становятся лучше, а если вспомнить, что это пишет священник, простое выражение приобретает глубочайший смысл.

Может показаться, что после войны, когда Юшкевич поступил в духовную семинарию, а потом в академию и начал служить в церкви, его жизнь стала вполне благоприятной – и почему бы не порисовать в свободное время, если это доставляет удовольствие. Но это не так… О будничной жизни Юшкевича можно узнать только по рассказам знавших его людей, и то, что я услышал о нём, возможно, происходило на самом деле по-другому, как-то иначе. В рассказах всегда что-то искажается, но из того, что знаю, возникает особенная судьба художника, как у всякого большого мастера – неизменно трагическая. И, может, и произошёл прорыв в живописи – когда очень хотелось поворота в жизни к светлому.

Как всегда, всё начинается с женщины. Юшкевич женился на женщине, которая никак не могла его понять. Впрочем, когда женился, он сам не знал, что будет заниматься живописью. А когда стал рисовать, жена, как рассказывают, в его акварели заворачивала селёдку. Их сын вырос огромный – весил 120 кг; Юшкевич каждый день покупал ему 40 сосисок. В другой раз мне уже рассказывали, будто он весил 190 кг, и Юшкевич покупал ему каждый день не 40, а 70 сосисок. Жизнь представляется всё более фантастической, как у Рабле, перерастает в какой-то миф. Кстати, сам Юшкевич никому на это не жаловался и никогда не рассказывал о своих тяготах. Очень часто сын в 4–5 утра будил папу и просил его спеть. Юшкевич просыпался и пел своему несчастному сыночку, у которого в развитии что-то происходило ненормальное. Как-то жене Юшкевича сделалось плохо, и батюшка не знал – проживая в Москве! – как вызвать «скорую». А жене сделалось ещё хуже, и тогда огромный их сын со словами: «Не умирай, мама!» – бросился обнимать её. Когда его всё же оттащили в сторону, оказалось, бедная женщина умерла.

После похорон сын взял топор и стал всё крушить в квартире. Несчастного увезли в психиатрическую больницу. После буйства сына квартиру затопило, Юшкевичу некуда было деться, и он ушёл ночевать к своей прихожанке, которая впоследствии стала его второй женой. Её звали Валентина, и про них говорили только так: Валентин и Валентина. И вот с ней последние годы Юшкевич прожил счастливо, у них было полное взаимопонимание, выйдя на пенсию, он целиком отдался любимому занятию. На картине «И скажут немало мы книг прочитали, но нет ещё книги про нашу любовь» Юшкевич изобразил себя в виде льва (по гороскопу) рядом со своей Валентиной. Но небо тревожное, с мрачной синей тучей, а сквозь неё пробивается жёлтое солнышко.