Лиловый цветок гибискуса - [62]

Мне было трудно отвернуться, но я это сделала.

На следующей неделе ко мне пришла репетитор. Прежде чем выбрать ее, мама и папа провели собеседование с десятью кандидатками. Эта молодая монахиня в небесно-голубом платье еще не определилась с выбором профессии. Бусины ее четок, обернутых вокруг талии, издавали при каждом движении чуть различимое постукивание, а тонкие светлые волосы выглядывали из-под платка.

Когда она взяла меня за руку и сказала: «Kee ka ime?»[121] — я была потрясена. Никогда в жизни я не слышала, чтобы белые так хорошо говорили на игбо. Она вела занятия на английском, а после них, хоть и не часто, беседовала со мной на игбо. Пока я изучала нужные тексты, она, перебирая бусины на четках, погружалась в собственное облако молчания. Она очень многое знала — я читала это по ее бездонным глазам цвета ореха — и молчала. Мне не так уж тяжело было двигаться, хотя доктору я категорично заявляла обратное. Жгучая боль, пульсировавшая в моем боку, ощущалась теперь как заживающая ссадина, пульсация в голове почти утихла. Но я плакала и кричала и не позволяла врачам касаться себя. Я не хотела выходить из больницы. Я не хотела возвращаться домой.

Экзамены я сдавала в больничной палате. Матушка Лючия сама принесла мне экзаменационные задания и, сидя на стуле рядом с мамой, ждала, пока я их выполню. Она даже выделила мне дополнительное время, но я сделала все задолго до истечения положенного срока. Спустя несколько дней матушка принесла мой табель. Я заняла первое место в классе, но приветственных песен от мамы не услышала. Она тихо выдохнула: «Слава Богу!»

В тот же день меня навестили мои одноклассницы с расширенными от ужаса и восхищения глазами. Им было сказано, что я с трудом выжила после несчастного случая. Они надеялись, что я вернусь в школу в гипсе, и мечтали написать на нем свои имена. Чинве Джидиз принесла мне открытку, на которой значилось: «Поправляйся скорее, тебя ждет тот, кому ты важна», и, сидя возле моей кровати, поговорила со мной приглушенным шепотом о разных разностях, будто мы с ней дружили всегда. Она даже показала мне табель — заняла второе место. Перед тем как девочки ушли, Эзинн спросила у меня:

— Ты ведь теперь не будешь убегать после школы, да?

В тот вечер мама сказала, что меня выпишут через два дня, но я отправлюсь не домой, а в Нсукку вместе с Джаджа на целую неделю. Она не знала, как тетушке Ифеоме удалось убедить отца, но он согласился с тем, что поездка будет полезна для моего скорейшего выздоровления.

Дождь забрызгал пол террасы, но солнце уже светило вовсю, и мне приходилось щуриться, когда я выглядывала в окно гостиной тетушки Ифеомы. Про такую погоду мама всегда говорила: «Господь еще не решил, что нам послать: дождь или солнце». И мы сидели в квартире и смотрели наружу, дожидаясь, пока Всевышний определится с выбором.

— Камбили, хочешь манго? — спросил Обиора откуда-то позади меня.

Он хотел помочь мне дойти до квартиры, когда мы приехали несколько часов назад, а Чима настоял на том, что сам понесет мою сумку. Они словно боялись, что моя болезнь не ушла, а спряталась и непременно проявится снова, если я стану напрягаться или устану. Тетушка Ифеома сказала им, что я чуть не умерла от опасного заболевания.

— Я съем, но чуть попозже, — сказала я, поворачиваясь к нему.

Обиора стучал плодом желтого манго о стену гостиной. Он делал так до тех пор, пока мякоть плода не превращалась в пюре, потом прокусывал дырочку в толстой кожуре и высасывал ее до конца, пока от манго не оставалась только косточка, болтавшаяся в кожуре, как человек в слишком свободной для него одежде. Амака и тетушка Ифеома тоже ели манго, только срезая плотную оранжевую мякоть с помощью ножа.

Я вышла на террасу, чтобы посмотреть, как ливень постепенно превращается в легкую морось и совсем заканчивается. Бог выбрал солнце. Воздух был свежим и наполненным пока только густым вкусным запахом разогретой и увлажненной земли. Я представила себе, как иду в сад, где, стоя на коленях, уже возился Джаджа, выкапываю руками ком земли, и запихиваю его себе в рот.

— Aku na-efe! Aku[122] летят! — закричал ребенок из квартиры выше этажом.

Воздух постепенно наполнялся трепещущими прозрачными крыльями. Дети, вооруженные жестяными банками и свернутыми газетами, высыпали на улицу. Они сбивали летящих термитов на лету, а потом наклонялись и собирали их в банки. Кто-то из ребят с удовольствием бегал, размахивая газетой, кто-то, сидя на корточках, наблюдал, как лишившиеся крыльев насекомые ползают по земле и образуют подвижные живые цепочки.

— Любопытно, вот некоторые люди едят aku, но, если им предложить съесть термита, они с возмущением откажутся. А на самом-то деле термиты без крыльев лишь на пару фаз развития опережают тех, что с крыльями, — сказал Обиора.

— Ты только посмотри на себя, Обиора, — рассмеялась тетушка Ифеома. — Вот сидишь, разглогольствуешь, а каких-то пару лет назад ты первым выскакивал за ними вдогонку!

— К тому же, что это ты говоришь о детях с таким пренебрежением? — подхватила Амака. — Это же твоя среда!

— Я никогда не был ребенком, — изрек Обиора, направляясь к выходу.