Левый фланг - [74]

Да что это как сегодня разболелась голова? Федор Иванович, не раздеваясь, прилег на диван, закрыл глаза. Но перед глазами огненным пунктиром, огибая Веленце, поплыл в тумане весь передний край в междуозерном дефиле. Как ни старался он избавиться сейчас от этого видения, никак не мог. Мысль судорожно работала, звенело все вокруг от упругих толчков крови в висках. Как там, в Четвертой гвардейской, у Захарова? Подойдут ли к утру дивизии Шарохина? Сумеет ли Холостяков за сутки переправить тридцатый корпус?.. Огненный пунктир начал постепенно расплываться в утреннем тумане. Уж эти мадьярские туманы! Хорошо бы завтра установилась летная погода. Тогда Судец приналяжет на танковые дивизии врага. Он может приналечь теперь с левобережных аэродромов…

С этой мыслью о завтрашнем летном дне и забылся Толбухин под утро. Начальник штаба осторожно открыл дверь, постоял на пороге, не решаясь разбудить его, и на цыпочках вышел в коридор.

— Кто там? — спросил Толбухин, приподнявшись.

Он встал, одернул китель, сел за стол. Рабочий день опять начался задолго до рассвета.

А впрочем, дни и ночи так перепутались, перемешаюсь в горячке битвы, что люди иной раз спрашивали друг друга, какое же сегодня должно быть число.

Двадцатого января немцы, продолжая наступление, взяли Адонь — выше Дунапентеле. Там, на севере, спешно окапывался 5-й гвардейский кавкорпус, заняв жесткую оборону на перешейке Веленце — Дунай. Туда стягивались артполки даже из-под Будапешта.

Двадцать первого января части 18-го танкового и 133-го стрелкового корпусов с боями вышли из окружения в район Дунафельдвара. Стало чуть полегче.

Двадцать второго января спешно прибыло в полном составе управление 26-й армии из резерва Ставки. На правом берегу Дуная появился и 30-й корпус, который вместе со 133-м и 18-м корпусами и образовал новую, 26-ю, армию.

Но в тот же день, после сточасовых уличных боев, наши войска оставили город Секешфехервар. А 4-й танковый корпус СС начал массированные атаки на севере, имея задачу — выйти к венгерской столице кратчайшим путем.

Толбухин не отходил от телефонов. Каждый час положение на северном участке все ухудшалось. И он решил: в ночь на двадцать третье января отвести 68-й стрелковый корпус генерала Шкодуновича с западного выступа, который немцы могли срезать в любое время, и уплотнить двумя дивизиями оборону на западе, а третью дивизию — Бойченко — перебросить к Секешфехервару, где нажим противника не ослабевал.

Отдавая этот приказ, он вспомнил, что в дивизии Бойченко служит Строев. Все собирался вызвать Ивана к себе, поговорить на досуге по душам, пожурить за то, что до сих пор не давал о себе знать. Да и не собрался. Теперь уж придется отложить встречу до лучших времен, когда немцы будут отогнаны от Будапешта…

Офицер-порученец принес радиограмму из штаба Второго Украинского фронта. Малиновский сообщал, что по распоряжению Ставки Толбухину передаются в оперативное подчинение еще два корпуса: 23-й танковый и 104-й стрелковый. Толбухин дважды прочел бумажку, разгладил ее на столе ладонью. Молодец Родион Яковлевич, верный сосед, порадовал доброй новостью.

— Дорога ложка к обеду, а танк — к бою! — сказал он порученцу, который — тоже молодец! — не теряя ни минуты, явился лично к командующему.

Эту новую помощь фронт получил как раз вовремя. С самого утра двадцать третьего января немцы начали новые атаки одновременно на трех направлениях: продолжая наступать по берегу Дуная, на север, они ударили и на Бичке — на северо-западе, и от Секешфехервара, с юго-запада. Немцам уже виделся, наверное, в это утро большой  к о т е л, в котором могли очутиться сразу две армии — 4-я гвардейская и 46-я.

Двадцать третье января стало днем беспрерывных отчаянных атак и контратак по всему фронту. Траншеи первой линии переходили из рук в руки. Целые полки вступали в рукопашную. Снег таял, плавился от ураганного огня батарей прямой наводки.

Толбухин утешал себя только тем, что это  л е б е д и н а я  п е с н я  немцев под Будапештом. Стало быть, они скоро выдохнутся, если пошли ва-банк.

Вечером ему доложили, что у Бичке противник остановлен и отброшен назад, на старые позиции, и что противнику не удалось потеснить наши части на высотах близ Секешфехервара. Но на главном направлении, где дрался 5-й гвардейский кавкорпус, немецкие танки несколько продвинулись вперед, окружив один из полков донских казаков.

— Лезут, не считаясь с потерями, — сказал генерал Иванов.

— А как наши казаки, не приуныли?

— Отбиваются выше всяких похвал.

Толбухин низко склонился над рабочей картой. Все дефиле между Дунаем и озером Веленце было густо испещрено условными знаками. Тут оперативная плотность обороняющихся достигала четырех километров на дивизию, и на каждый километр приходилось до тридцати орудий. Немного, но жить можно. Правда, танков у немцев раз в десять больше, чем у конников. Благо, что на подходе 23-й корпус: он, в случае чего, поддержит донских казаков, которые давно научились держать оборону наравне с пехотой. Кто знает, может, именно здесь, в Венгрии, у стен Будапешта, и завершится золотой век конницы последней ее победой в единоборстве с танками…