Левый фланг - [60]

Сразу несколько ракет взлетело над ближним лесом. На роскошных кронах заиграли синие, красные, оранжевые искры дорогого хрусталя. Зарицкий прислушался: нет, ружейной перепалки не последовало. Это немцы спросонья, с перепуга схватились за ракетницы, — что-то им приснилось, значит, страшное, вроде русских разведчиков перед траншеей.

Искры потухли, и ветви зазвенели от порыва ветра, который все чаще набегал с востока, со стороны горного села, где находился штаб дивизии. Лесной проселок впадал в другой, накатанный. Майор ускорил шаг, оглянулся на Акопяна. Маленький старшина едва поспевал за ним в своих широченных, с рыцарскими раструбами, кирзовых сапогах.

— Не отставать! — прикрикнул на него Зарицкий.

Ждет ли Вера или уже спит? Конечно, ждет. Он не помнит случая, чтобы она не встретила его с передовой. Вообще-то сегодня тихо, но тишина — родная стихия шальных пуль. И Вера ждет его, тревожится, придумывая самые невероятные истории. Или фантазирует, как они приедут к нему на родину.

Он и сам сейчас представил себе тот день, когда вернется в родное районное село на Южном Урале. Какой переполох поднимется в рубленом отцовском доме! Сбегутся соседи, начнут расспрашивать о своих, всячески скрывая даже от себя, что давным-давно получены  о т т у д а  похоронные. Бабоньки, русские бабоньки, до чего же вы наивно полагаете, что на фронте можно встретиться с односельчанами примерно так же, как на полевой дороге или на гумне. Тут во всей дивизии их только трое со всего Урала: он, Зарицкий, Иван Григорьевич Строев да капитан Андрей Дубровин. Что ж, придется утешать, успокаивать, особенно тех, у кого сын, брат или муж числятся среди пропавших без вести. Ликующий и тяжкий будет этот день возвращения на родину: вот когда и ты почувствуешь себя кругом виноватым перед всеми матерями и всеми вдовами. Только твоя мать заплачет от радости, но и она постарается на людях вида не показать, что счастливая. Ну, а потом, когда женщины наревутся досыта, отец скажет глухо, что пора служивому отдохнуть с дороги. Да уж какой там сон: до первых петухов проговорят они с отцом о войне, о царствах-государствах, в которых довелось побывать ему, Константину. Отец не удержится, вспомнит о Карпатах, где воевал в империалистическую. Станет сравнивать, доказывать, что тогда, может, было еще горше. (Отцам простительно, отцы не столько хвалятся тем, что тоже воевали, сколько втайне гордятся молодыми). Потом, рано утречком, он немного приоткроет ставню в горнице и начнет рассматривать награды сына на офицерском кителе, наброшенном на спинку стула. Двадцать лет на весь район был один-единственный орден Красного Знамени — у старого партийца Никанора Федосеевича Скворцова, а теперь — шутка ли! — у одного его Кости два таких ордена, не считая орденов Отечественной войны, Красной Звезды и медалей. В этот-то ранний час, когда мать еще не встала доить корову, отец и даст волю своим чувствам, своей отцовской гордости, не догадываясь о том, что сын тихо присматривает за ним из-под опущенной на глаза ладони. Отец еще не знает, что война приучила сына, разведчика, просыпаться раньше стариков. Отец многого не знает. И придется ему первому сказать о Вере. Он поймет его лучше матери, которая до войны еще облюбовала в снохи  п и с а н у ю  к р а с а в и ц у  и  з о л о т ы е  р у к и — Татьяну Лужникову. Но, может, больше всех надуется старшая сестренка Паша, узнав, что брат женился на какой-то переводчице. Уж попадет ему от Паши! Мать всплакнет — и все, а сестра, обиженная за свою подругу, не даст покоя до тех пор, пока не приедет от своих родителей Вера с сыном (обязательно, конечно, с сыном!). Тогда и Паша смирится, расчувствуется, взяв на руки крепыша-племянника. Жизнь войдет в семейные берега и посветлеет, как речка после мутного разлива.

Лес кончился, и на побеленной наспех вечерним снегом старой вырубке смутно показалась россыпь крестьянских домиков. На фронте села узнаются ночью не по огонькам, а по жилому пахучему дымку, — его сразу отличишь от порохового дыма.

— Иди, поспи, я загляну на минутку в штаб, — сказал Зарицкий Акопяну.

Вкрадчивым шагом разведчика он вошел в тесную комнату оперативного дежурного. У стены похрапывал, согнувшись в три погибели, незнакомый младший лейтенант, почти мальчик, видно, офицер связи из новичков. Капитан Головной спал за столом, придвинув к себе телефон вплотную и широко облокотившись на застеленный новой картой стол, — Михаил умел спать в любом положении. Зарицкий остановился у порога, собираясь устроить ему побудку позабавнее, но в это время услышал голоса за легкой дощатой перегородкой. Тогда он на цыпочках прошел к столу, с превеликим удовольствием сел в плюшевое резное кресло, не снимая плащ-накидки. В соседней комнате говорили комдив и Строев. Генерал, судя по всему, ходил из угла в угол, горячился, а полковник, наверное, сидел в сторонке и, развернув на коленях свою карту, отвечал негромко, сдержанно. Ну, конечно, они спорят о только что принятом участке.

— Хуже нет сменять этих казаков, — говорил Бойченко, — казаки не любят копать землю. Кочевой народ!