Левый фланг - [49]

— Значит, завтра будет еще жарче, — заметил Строев.

После ужина он позвонил во все полки, предупредил командиров, особенно Мамедова:

— Смотри, Бахыш, в оба, возможны сильные контратаки.

— Мы теперь стоим на твердой земле, так что не подведем.

— Не забывай о соседях. Вперед гляди, но и налево оглядывайся.

— Стык с левым соседом надежно обеспечивает Лебедев.

— Как там наш  т е о р е т и к?

— Держится, не киснет.

— Ну, удачи вам!..

Строев дал команду переместить дивизионный НП поближе к передовой, на облюбованный еще днем холмик на той стороне топи, и, отойдя от телефонов, увидел своего старого знакомого, сапера Медникова.

— А-а, Максим Петрович! Что ты здесь поделываешь?

— Жду вас, товарищ полковник. Если пожелаете, могу проводить до нового НП. Знаю одну дорожку, сам прокладывал.

— Молодцы саперы, славно поработали.

— С первого дня воюю, товарищ полковник, но такого гиблого места не встречал. Полежишь на таком болотце с часок, и шинель вмерзает, еле отдерешь ее, сердечную, а встанешь — не знаешь, куда ступить, чтобы не ухнуть по самую макушку. Так пойдемте или как?

Строеву все больше нравился этот по-мужицки рассудительный, немолодой сержант с пышными, как у заправского старшины, с о л и д н ы м и  усами.

— Ладно. Жди.

К полуночи оперативная группа Строева удачно перебралась на новое, совершенно сухое место. Он отдал последние распоряжения на завтра и прилег рядом с линейными телефонистами. Фронт затих, но время от времени бессвязно, глухо разговаривал во сне пулеметной скороговоркой и снова забывался, тускло освещенный мертвыми огнями ракетных  н о ч н и к о в.

Только начало светать, Строев разбудил всех, кто был на НП: командующего артиллерией подполковника Сосновского, начальника разведки майора Зарицкого, помощника начальника связи капитана Яшина, дивизионного инженера майора Симоняна. Едва они съели по бутерброду, как рабочий день начался.

Сразу же после шквального огневого налета немцы пошли в контратаку, надеясь с ходу выбить русскую пехоту из траншей, оставленных вчера, а потом вернуть и железнодорожную станцию.

Контратака успеха не имела.

Тогда в дело вступили свежие батальоны автоматчиков. Было ясно видно, как они плотно заслонили и тут же оставили позади головную цепь, которая выдохлась. Но и эти скоро залегли на широкой нейтральной полосе. Однако им удалось потеснить немного партизан и левофланговую роту Дубровина. Командующий артиллерией Сосновский приказал Лебедеву помочь югославам. Когда тот повернул на юг, вдоль фронта, все наличные стволы, когда на стыке с Пролетарским корпусом НОАЮ встал черный лес разрывов, — немцы не выдержали, стали отходить. И партизаны не выдержали — без всякой команды поднялись в атаку. Батареям пришлось прекратить огонь.

Строев видел, как в просветах дыма партизанки выносили с поля боя раненых: делали они это поразительно спокойно, не метались на частой шахматке разрывов и даже помогали нашим санитарам из дубровинского батальона.

Зимние дни коротки и знобки, но этот день показался Строеву длиннее и жарче летнего: тринадцать контратак, следовавших одна за другой, отбили полки дивизии. Немцы стремились во что бы то ни стало вклиниться между полком Мамедова и бригадой партизан, где обжитые траншеи переходили из рук в руки. На закате блеклого, негреющего солнца, когда, казалось, обе стороны измотались до предела, немцы начали новую контратаку, четырнадцатую по счету.

Наши батареи не стреляли, экономя последние снаряды на всякий случай, для самообороны. Строев только что послал Мамедову свой символический резерв — учебную роту. Но она опоздала. Противник оттеснил батальон Дубровина к самым огневым позициям противотанкового дивизиона, который располагался на фланге кучно, и артиллеристам Лебедева ничего не оставалось больше, как вместе с пехотой защищать орудия любой ценой.

— Вперед! — крикнул Борис, широко размахивая парабеллумом, точно клинком, над головой.

Микола Тишин схватил свой автомат и первым шагнул из-за щита. На какой-то миг он остановился в нерешительности, оглядывая поле боя, по которому бежали немцы, — ему вдруг стало страшно на открытом месте, но Лебедев был уже впереди него, и Микола, выругав себя, кинулся вдогонку Лебедеву. Когда он поравнялся с капитаном, то вспомнил неожиданно Оксану: теперь уж никакая сила, кроме самой смерти, не могла бы остановить его. Он почувствовал ребячью легкость во всем теле, он больше ничего и никого не видел, лишь этого одного-единственного немца, бегущего прямо встречь ему. Тишин дал короткую очередь по немцу. Тот упал, загребая раскинутыми руками воздух, будто воду. Но за ним, за этим огромным немцем, был, оказывается, еще другой, поменьше. Микола не успел выстрелить, как второй немецкий автоматчик повалился навзничь. Он коротко оглянулся по привычке артиллерийского наводчика и увидел справа-сзади капитана Лебедева.

— Ложись! — приказал начарт полка.

Еще не понимая, зачем надо сейчас ложиться, когда только началась контратака, он бросился на землю рядом с первым убитым немцем и на локтях подвинулся к нему, чтобы укрыться за его телом. Как раз в это время ударили вражеские минометы. Частые разрывы дико заплясали вокруг Тишина. Он ткнулся головой в еще теплый бок немца. В ушах звенело нестерпимо. Горячие цветные круги, наслаиваясь друг на друга, поплыли перед глазами. И он так ясно, с такой осязаемой рельефностью увидел в этих радужных кругах живое лицо матери, что позвал ее не шепотом, как случалось в глубоком сне, а полным голосом, как в детстве, наяву. Но тут же вздрогнул: чья-то рука мягко коснулась его руки. Он открыл глаза. Подле него был Лебедев. Он обрадовался и растерялся: неужели капитан услышал, как позвал он свою маму?..