Левый фланг - [14]

— Боюсь, что скоро нам прикажут взять левее, — сказал сегодня комдив своему заместителю.

Строев охотно согласился:

— Верно, дело идет к тому.

— Почему так думаешь? — немедленно спросил Бойченко.

— Наш левый сосед поотстал, и кому-нибудь нужно прикрыть с юга мехкорпус Жданова.

— Кому-нибудь, кому-нибудь… Но почему именно мы с тобой вечно оказываемся на положении боковой заставы?

— Маршалу Толбухину тоже, наверное, хотелось бы штурмовать Берлин…

— Я о Белграде.

— Вот-вот. А ему поручили освобождать Белград. Не всем же воевать на Берлинском направлении.

— Любишь ты, Иван Григорьевич, прописные истины.

— Так без них не обойтись, когда начинает беспокоить проклятое тщеславие.

— Ну, положим, ты не из тщеславных.

— Да? А я думаю, что только мертвые вполне свободны от этой слабости.

Комдив знобко повел плечами, будто от свежего ветра, но промолчал. Он относился к заму неровно, даже противоречиво. Может быть, их давно развел бы по другим дивизиям главный разводящий — отдел кадров, но этого не хотел делать сам генерал. Больше того, он даже побаивался втайне, что кто-нибудь из высокого начальства — командарм или, еще хуже, командующий фронтом — в один прекрасный день решит, что хватит Строеву быть в тени, на вторых ролях, и в неброском, как золотая середина, звании подполковника. С таким замом бывает худо, но без него станет не на кого опереться в трудную минуту. К тому же подкупает то, что Строев, кажется, вовсе и не думает о продвижении по службе. Сегодня первый случай, когда он дал понять, что тоже не свободен от «проклятого тщеславия». Может быть, почувствовал поддержку командира корпуса, который уж слишком, не считаясь с субординацией, внимателен к нему. Да, у них есть что-то общее, что заполняет разницу и в званиях, и в должностях…

Водитель вдруг притормозил. На повороте сияла чистейшей охрой свежая воронка, за ней, завалившись набок, стоял длинный «оппель-адмирал», на котором катил от самого Кишинева начальник разведки майор Зарицкий.

— Ну, что у тебя?

— Дальше ехать нельзя, товарищ генерал. Мамедов час назад окружил немцев в Боговине, но, откуда ни возьмись, противник нагрянул на него с северо-востока.

— Что-то непохоже…

В это время за пологим увалом, совсем близко, загремели пушечные выстрелы. Череда разрывов поднялась в полосе дороги, там, где она выбегала на пригорок. Едва сомкнулись земляные кроны, трескуче лопнула в нескольких шагах увесистая мина.

— Теперь похоже! — громко заметил генерал, отряхиваясь от пыли.

Один Строев будто не успел упасть на землю, и комдив посмотрел на Строева с явным осуждением.

— Давай вправо, на гребень, — сказал он Зарицкому. — Мы же тут ни черта не видим.

— Есть, вправо. Но немцы ссадили меня с «оппель-адмирала». Как говорят, с чужого коня среди грязи долой!

— Эх, ты, не уберег такую машину. Ну, что ж, с у х о п у т н ы й  а д м и р а л, садись на нашего «козла». Подвезем.

Майор сел рядом со Строевым, и вездеход, перемахнув через кювет, побежал по каменистой лощине на гребень увала. Позади грохнули еще две мины, — как раз на том месте, где только что стоял виллис. Майор Зарицкий обернулся.

— А есть все же бог на свете!

Его никто не поддержал в этом игривом настроении — сейчас было не до шуток, и он умолк.

Они остановились за гранитным выступом, сошли на землю. Перед ними открылся вид на глубокую долину, усеянную клубками разрывов: синий горизонт наглухо замыкала остроконечная живописная гора, на которую ветер наматывал, как на бобину, тонкую пряжу порохового дыма; левее виднелась Боговина, где, судя по всему, шел жаркий бой, подсвеченный закатным солнцем; а прямо на запад, к подножию горы, отходили разрозненные цепи альпийских автоматчиков.

Майор не удержался, сказал:

— Воюем, как по нотам, товарищ генерал: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед!»

Бойченко опять не отозвался: его начинал раздражать этот никогда не унывающий парень. Только один Строев улыбнулся Зарицкому: молодой майор нравился ему именно своим характером.

— Подождем или двинемся туда, к Мамедову? — спросил комдив Строева.

— А чего мы здесь будем ждать?

Они вернулись на дорогу, к подбитому «оппель-адмиралу», и помчались на юго-запад. Каково же было удивление Бойченко, когда они, еще издали облюбовав высотку для НП, встретили близ нее, в полутора-двух километрах от передовой, самого командира корпуса.

— А я вас ищу, — сказал генерал Шкодунович.

— Мы задержались на правом фланге, там появился противник, — как можно спокойнее объяснил комдив.

— Знаю. Это немцы уходят из-под удара вашего соседа — сто тринадцатой дивизии. Не обращайте на них внимания.

— Стараемся.

Шкодунович был доволен ходом наступления. В другое время он бы, может, выказал неудовольствие по тому поводу, что комдив оказался где-то позади комкора, но сейчас только посоветовал не обращать внимания на немцев, блуждающих в горах, и этим ограничился. Он подошел к стереотрубе, уже расставленной разведчиками, припал к ней и целую минуту смотрел на Боговину, затянутую кисейной дымкой затухающего боя. Потом он распрямился, окинул долгим взглядом котловину меж сиреневых вершин. На бледном его лице картинно выделялись темные сдвинутые брови и черные, как смоль, усы, которых он раньше не носил. Надвинув на лоб козырек фуражки, чтобы лучи заходящего солнца не слепили и без того уставшие глаза, он спросил комдива: