Лев Толстой, или Русская глыба на пути морального прогресса - [8]
«В последние годы жизни Толстой задумал серию маленьких книжек о различных религиозно-нравственных учениях. В этой связи он обращался к Талмуду, в чем ему помогало немало евреев, посылавших книги, подбиравших и переводивших изречения (особенно Гец, переписка с которым возобновилась в 1909 г.). Толстой читал Талмуд в переводе Н. Переферковича, использовал несколько изречений в сборнике „Мысли мудрых людей на каждый день“, „Путь жизни“ и др. Его друг и последователь Д. Маковицкий зафиксировал противоречивые высказывания Толстого о Талмуде: „…трудно найти у какого-нибудь другого народа такую нелепую книгу, которая считается священной, как Талмуд“; „…в Талмуде узкое националистическое учение и ряд — величайших истин. Разумеется, того много, а этих мало“.»
«Как среди учеников, последователей и единомышленников („толстовцев“), так и среди корреспондентов и „ходоков“ к нему значительное число составляли евреи. Близкими друзьями Толстого были пианист А. Гольденвейзер (1875–1961), Л. Пастернак, ученик Т. Файнерман (псевдоним И. Тенеромо; 1862–1925), ставший учителем яснополянской школы (для этого он перешел в православие; Толстой был его крестным отцом и впоследствии сожалел: „Как мог я не видеть всего греха этого дела“). Позднее И. Тенеромо выпустил несколько книг и статей о Толстом: „Л. Н. Толстой о евреях“ (СПб., 1908; 3-е дополнительное издание, 1910), „Живые речи Л. Н. Толстого“ (Одесса, 1908); „Л. Н. Толстой о юдофобстве“ („Одесские новости“, 1907). Отношение Толстого и его близких к этим статьям и воспоминаниям было отрицательным. На многочисленные вопросы, которые задавали как филосемиты, так и антисемиты, не исказил ли Файнерман его слова, Толстой отвечал, что „не только исказил, а выдумал. Его книга о евреях — это поразительные выдумки“. Толстой принимал деятельное участие в судьбе своего последователя В. Молочникова (1871–1936), подвергавшегося преследованиям. Учеником Толстого был С. Беленький (1877–1966) — секретарь Толстого в последний год жизни. Толстого лечил доктор И. Альтшуллер (1870–1943), домашним врачом с 1903 г. был Г. Беркенгейм (1872–1919) — „опытный врач и умный, милый человек, хорошо знающий и понимающий семейные отношения в доме Толстых“ (В. Булгаков). Толстой общался с тульскими адвокатами И. Цейликманом и Б. Гольденблатом (1864 — около 1930), которые нередко защищали крестьян по его просьбе.»
«Многие присылали Толстому свои книги, например, И. Галант („О черте еврейской оседлости“, Киев, 1910), С. Раппопорт („Народ и книга“), З. Хейфец („Самоубийство по еврейскому законодательству“, Вильна, 1909). Книгу адвоката А. С. Гольденвейзера „Преступление как наказание, а наказание как преступление“ (Киев, 1908), навеянную „Воскресением“, Толстой очень высоко ценил. В 1893 г. дочь митавского раввина Е. Пухер (Гиршберг) прислала Толстому рукопись „Ее Крейцерова соната. Дневник госпожи Позднышевой“. Толстой написал ей, что повесть „очень интересна и хорошо написана. Многие черты… верно отмечены“ (книга издавалась несколько раз и имела успех).»
«…Толстой воспринимал идею избранности сугубо отрицательно. По этой же причине он не сочувствовал и сионизму, „поддерживающему еврейскую исключительность и догматизм“, но симпатизировал территориализму. „И что значит слово еврей? Для меня оно совершенно непонятно. Я знаю только, что есть люди“.»
Если всё это резюмировать, то получится, наверное, так: отношение Льва Толстого к «еврейскому вопросу» было такое же сложное, как и сам «еврейский вопрос»; ни на дешёвую юдофобию, ни на дешёвую юдофилию наш человечище определённо не подбивался, а больше искал взвешенности и умиротворения. Но евреи к Толстому определённо липли и всё старались употребить его в своих интересах.
Св. Иоанн Короштадский о Льве Толстом:
«6 сентября 1908 г. Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы, Которую он похулил ужасно и хулит. Возьми его с земли — этот труп зловонный, гордостию своею посмрадивший всю землю. Аминь.» («Святой Праведный Иоанн Кронштадтский. Предсмертный дневник. 1908, май-ноябрь.»)
Павел Басинский в статье «Святой Иоанн Кронштадтский против Льва Толстого», сайт www.pravmir.ru, 02.01.2014:
«Сам тот факт, что священник молит Бога об убийстве другого человека, настолько беспрецедентен, что говорить о той страсти, с какой Иоанн Кронштадтский не любил Толстого, я бы даже сказал, точнее, ненавидел Толстого. Ну и, кроме того, он написал огромное количество проповедей против него, они публиковались, это свыше 20-ти статей, брошюр, где он называл Толстого сатаной, льстивой лисой, львом рыкающим, который хочет пожрать, поглотить всю российскую молодежь. Он пишет, что надо надеть петлю на шею — и в пучину морскую.»
«Они ни разу не встречались. И больше того, Толстой, собственно, о Кронштадтском ни разу дурного слова не сказал. Есть несколько его выступлений, записей в дневниках, в письмах, в незаконченной статье в газету, где он упоминает отца Иоанна и называет там добрым старичком, несколько иронически, конечно.»
Для поверхностных авторов он [Станислав Ежи Лец] удобен в качестве источника эпиграфов, потому что у него не надо ничего ВЫЧИТЫВАТЬ, выделять из массы текста, а можно брать готовые хохмы, нарезанные для немедленного употребления. Чистоплотным писателям нееврейской национальности лучше его игнорировать, а если очень хочется ввернуть что-то из классиков, то надо пробовать добросовестно откопать — у Платона, Цицерона, Эразма Роттердамского, Бальтасара Грасиана и иже с ними. Или хотя бы у Баруха Спинозы: тот не стремился блеснуть словесными трюками.
Книга ориентирована не только на представителей специальных служб, но также на сотрудников информационно-аналитических подразделений предприятий и политических организаций, на журналистов, социологов, научных работников. Она может быть полезной для любого, кто из любопытства или с практической целью желает разобраться в технологиях аналитической работы или просто лучше понять, как устроены человек и общество. Многочисленные выдержки из древних и новых авторов делают ее приятным экскурсом в миp сложных интеллектуальных технологий.
Дураковедческое эссе. Апология глупости. Тоскливо-мрачная картина незавидного положения умников. Диагнозы. Рецепты. Таблетки.
Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) — американский свихнутый писатель, стиль которого якобы «значительно повлиял на литературу XX века».
Выбор поприща, женитьба, устройство на работу, плетение интриг, заведение друзей и врагов, предпринимательство, ораторство, политическая деятельность, писательство, научная работа, совершение подвигов и другие аспекты извечно волнующей многих проблемы социального роста рассматриваются содержательно, иронично, по-новому, но со ссылками на древних авторов.
Василий Макарович Шукшин (1929–1974) — харизматическая фигура в советском кинематографе и советской литературе. О Шукшине говорят исключительно с пиететом, в крайнем случае не интересуются им вовсе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Великого князя не любили, он не был злой человек, но в нём было всё то, что русская натура ненавидит в немце — грубое простодушие, вульгарный тон, педантизм и высокомерное самодовольство — доходившее до презрения всего русского. Елизавета, бывшая сама вечно навеселе, не могла ему однако простить, что он всякий вечер был пьян; Разумовский — что он хотел Гудовича сделать гетманом; Панин за его фельдфебельские манеры; гвардия за то, что он ей предпочитал своих гольштинских солдат; дамы за то, что он вместе с ними приглашал на свои пиры актрис, всяких немок; духовенство ненавидело его за его явное презрение к восточной церкви».Издание 1903 года, текст приведен к современной орфографии.
В 1783, в Европе возгорелась война между Турцией и Россией. Граф Рожер тайно уехал из Франции и через несколько месяцев прибыл в Елисаветград, к принцу де Линь, который был тогда комиссаром Венского двора при русской армии. Князь де Линь принял его весьма ласково и помог ему вступить в русскую службу. После весьма удачного исполнения первого поручения, данного ему князем Нассау-Зигеном, граф Дама получил от императрицы Екатерины II Георгиевский крест и золотую шпагу с надписью «За храбрость».При осаде Очакова он был адъютантом князя Потёмкина; по окончании кампании, приехал в Санкт-Петербург, был представлен императрице и награждён чином полковника, в котором снова был в кампании 1789 года, кончившейся взятием Бендер.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Михаил Афанасьевич Булгаков (1891–1940) в русской литературе — из самых-самых. Он разнообразен, занимателен, очень культурен и блестящ. В меру антисоветчик. Зрелый Булгаков был ни за советскую власть, ни против неё: он как бы обитал в другой, неполитической плоскости и принимал эту власть как местами довольно неприятную данность.
Я полагаю, что Сталина в Чехове привлёк, среди прочего, мизантропизм. Правда, Чехов — мизантроп не мировоззренческий, а только настроенческий, но Сталин ведь тоже был больше настроенческий мизантроп, а в минуты благорасположения духа хотел обнять всё человечество и вовлечь его в сферу влияния российской коммунистической империи.