Лев Толстой, или Русская глыба на пути морального прогресса - [6]
«При развитии прессы сделалось то, что как скоро какое-нибудь явление, вследствие случайных обстоятельств, получает хотя сколько-нибудь выдающееся против других значение, так органы прессы тотчас же заявляют об этом значении. Как скоро же пресса выдвинула значение явления, публика обращает на него еще больше внимания. Внимание публики побуждает прессу внимательнее и подробнее рассматривать явление. Интерес публики еще увеличивается, и органы прессы, конкурируя между собой, отвечают требованиям публики.»
«Публика еще больше интересуется; пресса приписывает еще больше значения. Так что важность события, как снежный ком, вырастая все больше и больше, получает совершенно несвойственную своему значению оценку, и эта то преувеличенная, часто до безумия, оценка удерживается до тех пор, пока мировоззрение руководителей прессы и публики остается то же самое. Примеров такого несоответствующего содержанию значения, которое в наше время, вследствие взаимодействия прессы и публики, придается самым ничтожным явлениям, бесчисленное количество.»
«Так иногда внезапно возникают и быстро падают и забываются художественные, научные, философские, вообще литературные наваждения.»
«Но бывает и то, что такие наваждения, возникнув вследствие особенных, случайно выгодных для их утверждения, причин, до такой степени соответствуют распространенному в обществе и в особенности в литературных кругах мировоззрению, что держатся чрезвычайно долго. Еще во времена Рима было замечено, что у книг есть свои и часто очень странные судьбы: неуспеха, несмотря на высокие достоинства их, и огромного, незаслуженного успеха, несмотря на их ничтожество.»
И т. д. Толстой здесь прекрасен.
Лев Толстой и евреи. Толстой:
«Между всеми срамотами срамота юдофобства самая отвратительная и адообразная. Здесь всё есть: и желчь ненависти, и слюна бешенства, и улыбка предательства ; всё, что только могут извергнуть самые тёмные низы души человеческой.»
Высказывание, достаточно характеризующее Льва Толстого как мыслителя. Во-первых, корректные мыслители используют слова «самое» и «всё» очень осторожно. Во-вторых, фобия и ненависть — вещи разные. В-третьих, неприязнь и ненависть к евреям на самом деле не имеют в себе существенных особенностей по сравнению с неприязнью и ненавистью к «чужим» других разновидностей. Эмоционализацией «еврейского вопроса» Толстой в данном случае не поспособствовал формированию здравой, рациональной позиции, а только добавил масла в огонь, то есть, причинил ущерб и русским, и тем же евреям.
Не имея — из-за морального запрета — возможности удовлетворять свою физиологическую потребность в ненависти, люди чахнут, становятся раздражительными, скуднеют интеллектом. Сам Толстой либо держался на запасе здоровья, накопленном в годы неправедной молодости, либо ненавидел неявно, не отдавая себе отчёта: обрушивался на юдофобов и пр.
Вполне защитить евреев от чрезмерных евреененавистников можно лишь через переключение внимания евреененавистников на какого-нибудь другого врага. Если просто бороться с ненавистью (посредством таблеток, репрессий, направленного отбора более смирных), результатом будет снижение способности общества к самозащите.
Википедия:
«В 1845 г. в Казани у Л. Н. Толстого появился крестник. 11 (23) ноября, по другим сведениям — 22 ноября (4 декабря), 1845 г. в Казанском Спасо-Преображенском монастыре архимандритом Климентом (П. Можаровым) под именем Лука Толстой был крещён 18-летний еврей-кантонист Казанских батальонов военных кантонистов Залман („Зельман“) Каган, крестным отцом которого в документах значился студент Императорского Казанского университета граф Л. Н. Толстой. До этого — 25 сентября (7 октября) 1845 г. — его брат студент Императорского Казанского университета граф Д. Н. Толстой стал восприемником 18-летнего еврея-кантониста Нухима („Нохима“) Бесера, крещёного (с наречением имени Николай Дмитриев) архимандритом Казанского Успенского (Зилантова) мужского монастыря Гавриилом (В. Н. Воскресенским).»
Как-то демонстративно это. Вообще, у передовой русской интеллигенции конца XIX, начала XX века был, можно сказать, еврейский заскок.
А ещё Толстой, «чтобы в подлиннике познать первоисточники христианского учения, изучал древнегреческий и древнееврейский языки (в изучении последнего ему помогал московский раввин Шломо Минор).» («учение-изучал-изучение»: стиль какого-то «прирождённого русского литератора»)
А ещё Лев Толстой сказал: «Любить евреев трудно, но надо». А поскольку слово у него обычно не расходилось с делом, можно быть уверенным, что он, если и не достиг «естественной» юдофилии, то хотя бы её себе внушил.
Ещё такое попалось на глаза (сайт evreimir.com, 25.05.2004):
«Сегодня можно увидеть, как рождается миф об антисемитизме Льва Толстого. По моим наблюдениям, произошло это следующим образом. Написал В. Опендик в своей книге, опубликованной в „Полезной газете“ (N№189): „Лев Толстой не выступил в защиту бесправного еврейского народа и вместе с И. Тургеневым отказался подписать статью с осуждением страшных погромов 1881 — 82 гг.“. Должен уточнить: статью надо было написать, а не подписать. За написание статьи евреи предлагали хорошие деньги. М. Салтыков-Щедрин и Н. Лесков согласились и написали. Л. Толстой и И. Тургенев отказались. Справедливо говорит В. Опендик, что „Тургенев объяснил свой отказ тем, что это может плохо отразиться на его репутации в русском обществе“. Но с Толстым другая ситуация. Подписал же он в 1890 году „Декларацию против антисемитизма“, которую Александр III не позволил публиковать, что очень огорчило писателя. Отказывался он и раньше, когда Вл. Соловьев в 1900 году обратился с просьбой составить текст „обращения затеваемого коллективного воззвания русских писателей против травли в известной русской печати“, но готов подписать все, что напишет сам Вл. Соловьев. Л. Толстой отказался написать обращение в поддержку евреев после Кишиневского погрома, хотя богатые евреи его очень об этом просили: „Русского писателя нельзя за деньги заставить писать о жизни в сфере ему чуждой“.»
Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) — американский свихнутый писатель, стиль которого якобы «значительно повлиял на литературу XX века».
Книга ориентирована не только на представителей специальных служб, но также на сотрудников информационно-аналитических подразделений предприятий и политических организаций, на журналистов, социологов, научных работников. Она может быть полезной для любого, кто из любопытства или с практической целью желает разобраться в технологиях аналитической работы или просто лучше понять, как устроены человек и общество. Многочисленные выдержки из древних и новых авторов делают ее приятным экскурсом в миp сложных интеллектуальных технологий.
Выбор поприща, женитьба, устройство на работу, плетение интриг, заведение друзей и врагов, предпринимательство, ораторство, политическая деятельность, писательство, научная работа, совершение подвигов и другие аспекты извечно волнующей многих проблемы социального роста рассматриваются содержательно, иронично, по-новому, но со ссылками на древних авторов.
Дураковедческое эссе. Апология глупости. Тоскливо-мрачная картина незавидного положения умников. Диагнозы. Рецепты. Таблетки.
Книга в систематизированной форме излагает способы защиты от различных вредных факторов. Даются существенные и выверенные рекомендации, для реализации которых не требуется каких-либо особых качеств, усилий, средств. Рассматриваются различные трудности, с которыми может столкнуться каждый. Приводятся необходимые сведения по медицине, технике безопасности, пожарной тактике, биологии, физиологии человека и т. д. Книга предназначена для всех, кто хочет добиться многого, не слишком рискуя, или хотя бы жить спокойно и долго.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Биографический очерк о географе и социологе XIX в., опубликованный в 12-томном приложении к журналу «Вокруг света» за 1914 г. .
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Василий Макарович Шукшин (1929–1974) — харизматическая фигура в советском кинематографе и советской литературе. О Шукшине говорят исключительно с пиететом, в крайнем случае не интересуются им вовсе.
Для поверхностных авторов он [Станислав Ежи Лец] удобен в качестве источника эпиграфов, потому что у него не надо ничего ВЫЧИТЫВАТЬ, выделять из массы текста, а можно брать готовые хохмы, нарезанные для немедленного употребления. Чистоплотным писателям нееврейской национальности лучше его игнорировать, а если очень хочется ввернуть что-то из классиков, то надо пробовать добросовестно откопать — у Платона, Цицерона, Эразма Роттердамского, Бальтасара Грасиана и иже с ними. Или хотя бы у Баруха Спинозы: тот не стремился блеснуть словесными трюками.
Я полагаю, что Сталина в Чехове привлёк, среди прочего, мизантропизм. Правда, Чехов — мизантроп не мировоззренческий, а только настроенческий, но Сталин ведь тоже был больше настроенческий мизантроп, а в минуты благорасположения духа хотел обнять всё человечество и вовлечь его в сферу влияния российской коммунистической империи.
Михаил Афанасьевич Булгаков (1891–1940) в русской литературе — из самых-самых. Он разнообразен, занимателен, очень культурен и блестящ. В меру антисоветчик. Зрелый Булгаков был ни за советскую власть, ни против неё: он как бы обитал в другой, неполитической плоскости и принимал эту власть как местами довольно неприятную данность.