Летний вечер, половина одиннадцатого - [25]

— Дядя не придет.

Мария открывает заднюю дверцу и просит Клер пересесть вперед. Она хочет быть с Жюдит, на заднем сиденье.

— Он мертв, — тихо произносит Пьер, наклонившись к Клер.

— Как?

— Наверно, солнечный удар.

Он запускает мотор «Ровера» и начинает разворачиваться. Это нелегко. Задние колеса заезжают на обочину: дорога очень узкая. Обернувшись, Пьер видит, как Мария прижала к себе Жюдит и вытирает ее потный лобик. Заботливо, аккуратно, как всегда. Клер на переднем сиденье молчит. Марии виден только ее затылок, красивый затылок, вырисовывающийся на фоне золотистой пшеницы.

Пьеру удалось наконец развернуться. Он едет назад по проселку; пока проселок не кончается, едет очень медленно. Вот и шоссе на Мадрид.

— Что будем делать? — спрашивает Клер.

Никто ей не отвечает.

— Я пить хочу, — хнычет Жюдит.

Вот оно — шоссе на Мадрид. Широкое, прямое как стрела, все так же уходит оно вдаль. А жнецы, наверно, снова стоят среди колосьев, прервав свою работу, но больше не видят их. Пьер снова тормозит и оборачивается к Марии, не говоря ни слова.

— Почему бы, собственно, — произносит она. — Почему бы, собственно, нам не поехать туда, куда мы собирались?

— Двести пятьдесят три километра, — откликается Клер, — ровно двести пятьдесят три. Мы можем добраться туда до темноты.

Пьер трогает машину с места. На большой скорости легче, не так жарко. Ветерок сушит пот на лице, и голова уже не такая тяжелая. Жюдит опять канючит, что ей хочется пить. Они остановятся в ближайшей деревне, обещает Пьер. До нее сорок восемь километров. Жюдит продолжает хныкать. Ей скучно.

— Ей скучно, — говорит Клер.

И еще задолго до деревни дорога вдруг разительно меняется. Шоссе взбирается в гору, но так долго, что ее едва замечаешь. Потом — такой же долгий спуск, и долину сменяет возвышенность, каменистый, лунный пейзаж. Спуск пологий, подъем был куда круче, и снова дорога становится ровной и прямой.

— Это, наверно, уже начинается Кастилия? — спрашивает Клер.

— Наверно, — отвечает Пьер.

Жюдит все всхлипывает: пить.

— Попробуй только заплакать, Жюдит, — ровным голосом произносит Мария, — попробуй только заплакать…

Жюдит плачет.

— Я оставлю тебя на дороге! — Мария срывается на крик. — Если будешь плакать, смотри у меня, Жюдит.

Пьер прибавляет скорость. Еще, еще. За колесами «Ровера» клубятся тучи пыли и мелких камешков. Клер, откинувшись на спинку сиденья, неотрывно смотрит на дорогу.

— Не надо так, мы разобьемся, — говорит она.

Нет больше пшеничных полей. Только камни, груды выбеленных солнцем камней.

Жюдит перестала плакать, притулилась возле матери. Пьер гонит все быстрее и быстрее, будто и не слышал предостережения Клер. Мария молчит.

— Мама, — зовет Жюдит.

— Мы разобьемся, — пророчит Клер.

Пьер и не думает сбавлять скорость. Гонит так, что Жюдит мотает туда-сюда, от спинки сиденья к боку матери. Та одной рукой прижимает ее к себе. Жюдит, съежившись, снова хнычет.

— Пьер, — зовет Клер. — Пьер.

Он чуть сбавляет скорость. Кончается плоскогорье, и дорога опять идет на подъем. Вот и вершина, дорога снова ровная, но спуска не будет. Вдали вздымаются полукружием горы с круглыми макушками. Чем дальше, тем больше видно гор, странны, причудливы их скопления. Они громоздятся друг на друга, они уже подступают со всех сторон, одни лежат на других всей своей тяжестью, теснятся в немыслимой сумятице, белые, а кое-где розоватые или синеватые от обнажившихся сернистых пород под солнцем.

— Мама! — опять кричит Жюдит.

— Ей страшно, — сообщает Клер. — Жюдит страшно.

Пьер еще сбавляет скорость. В зеркальце он видит, как Мария обняла Жюдит, целует ее, и Жюдит наконец улыбается.

Путешествие продолжается, как прежде, будто ничего и не было. Всего десять километров осталось до той деревни, о которой говорил Пьер. Наступает пауза, первая пауза с тех пор, как помчалось галопом время и чувства — это когда они нашли труп Родриго Паэстры среди золотистых колосьев.

— Комнаты, — нарушает молчание Клер. — Не забыть бы заказать их по телефону до вечера. Мы ведь вчера решили, что сделать это не позже трех.

Мария выпускает Жюдит — та уже успокоилась. И Мария снова видит Клер, красоту Клер — как она красива сейчас, красива до слез. Вот она, Клер, ее профиль на фоне неба, на фоне гор, сернисто-синеватых и молочно-белых, которые маячат на горизонте, напоминая о том, что путешествие продолжается и все ближе его конец — сегодня вечером, в Мадриде. Сегодня вечером, Пьер. Она испугалась только что, когда Пьер так гнал, испугалась, что умрет, не дождавшись. Теперь она сидит задумчивая; она дождется вечера в Мадриде, комнаты вечером в Мадриде, она обовьется вокруг Пьера в этой комнате вечером в Мадриде, обнаженная, во влажной жаре гостиничных спален, что стоят закрытыми весь день; сегодня вечером, в Мадриде, пока Мария будет спать одиноким сном, который следует за возлияниями, она дождется, и это ожидание стократ сильнее ее недавнего страха.

Может быть, их уже можно увидеть в этой белизне постели, в Мадриде, сегодня вечером, скрывшихся от всех глаз. Да, можно, но наготы Клер она не видит, она не знает ее.

— Я всегда буду любить тебя, Клер, — говорит Мария.