Лети, мой ангел, лети… - [10]

Собственно, про этого мужичонку мне кое-что было известно. Судя по отзывам соплеменников, презренная и противная личность.

Слабак, психопат, агрессор (если есть возможность кого-нибудь безнаказанно обидеть), сплетник и интриган, пакостник и сквернослов.

Как я понял, в племени его все били, даже женщины, дети и старухи. Он им героев видеошоу заменял, они его раза три в день гоняли по лужам для потехи да комьями грязи закидывали.

Он верещал постоянно, чушь какую-то бессвязную нёс и то о жалости молил, то грозил всё племя загрызть во сне, а потом на трупы непременно помочиться.

На охоту его не брали. Мужики вообще брезговали к нему близко подходить. Женщины подходили, только чтобы плюнуть или гадость какую-нибудь сказать. Но тоже старались слишком уж не приближаться, ибо грязен он был и даже по самым первобытным стандартам.

Запах дрон передать не мог, но судя по виду… Запах общему образу наверняка соответствовал.

Не убили его до сих пор и даже отбросами иногда подкармливали именно потому, что глумление над грязнулей и дурачком доставляло аборигенам несказанную радость, примиряло с тяжкой лесной судьбой, помогало преодолевать бытовые невзгоды и даже отчасти возвышало племя в своих собственных племенных глазах.

Кстати, звали красавца Быб. Это вроде бы какое-то неприличное слово. Что-то связанное с репродуктивной системой местной разновидности болотной саламандры.

Вот этого Быба профессор и выбрал в посредники.

Я сразу согласился и сказал, что учёному человеку видней.

«Иди, целуйся с этой зловонной козявкой!»

Это я подумал так. Вслух же сказал, что парень хоть куда.

На племя только немного обижен. Проблемы с внутриплеменной коммуникацией. А так — талант. Всю жизнь, небось, отбросами питается и такую энергию сохранил!

Вот как забавно в кустах кувыркается, увёртываясь от плевков.

Славный малый, только закомплексован немного и задавлен враждебным социумом до крайности.

«Такой и нужен!» — провозгласил профессор.

И дальше уж такую чушь понёс, что подзаряжавшийся в углу командирской рубки Косорыл стал от слов его тревожно пищать и помигивать цветоиндикаторами.

Дескать, изгой не связан с племенной протокультурой, не скован путами условностей и личных привязанностей, откровенно презирает племенные традиции и в силу своей социопатии открыт для благотворного воздействия прогресса.

И потому грандиозный эксперимент с его участием непременно увенчается успехом, и профессор вернётся триумфатором и посрамит интриганов из аппарата правительства, и будет на руках внесён в Зал Вечной Славы, и подарят ему венок, сплетённый из ветвей бутерии, и…

Тут я окончательно и согласился. Венок — дело хорошее.

И попросил его меня при случае не забыть. Пристроить куда-нибудь… ну там, в науку или в благочиние…

На том и порешили.

На следующий день пошли с Быбом знакомиться.

Все вчетвером. Точнее, впятером: Косорыла я тоже с собой взял.

Профессор объяснил, что для преобразований благороднейшему Быбу потребуется силовая поддержка. А из оружия у нас — один Косорыл.

Можно, конечно, было бы и пару шокеров взять, но с Косорылом спокойней.

С Быбом познакомиться было нетрудно. Не было необходимости на той ранней зорьке пробираться в центр стойбища, рискуя прежде времени разбудить не осчастливленных пока прогрессом дикарей и навлечь на себя их гнев вкупе с градом заостренных палок и гнилых плодов. Быб, по счастью, жил, как и подобает исключительной личности, на отшибе, шагах в ста от стойбища, возле ямы, в коей племя устроило свалку всяческих отходов бурной своей жизнедеятельности.

Мы, по счастью, были в дыхательных масках (один процент углекислого газа — не шутка! Сознание можно на третьем вдохе потерять, я об этом сразу предупредил!), поэтому тошнотворного смрада не почувствовали, но от одного вида Быбова жилища долго кряхтели, борясь с подступающей тошнотой.

Профессор, правда, молодцом оказался. Справился раньше всех.

Косорыл и вовсе к запаху нечувствителен.

Он-то и растолкал сладко дремлющего реформатора (нам, признаться, даже в защитных перчатках вовсе не хотелось его касаться).

Быб, открыв глаза, прохрипел что-то невнятное, покашлял, чихнул, почесал живот.

Потом потянулся, зевнул. Встал и без особых церемоний справил малую нужду прямо нам под ноги (так что пришлось поспешно отойти на пару шагов, а профессор заметил при этом, что его предположения о сходстве физиологии нашей и местных гуманоидов самым решительным образом подтверждаются).

После чего соизволил обратить на нас внимание и спросил: «Чё? Кто такие?»

И тут же проворно пригнул голову, ожидая привычный утренний шлепок.

Профессор понёс было чушь о том, что мы добрые и могущественные лесные духи, пришедшие осчастливить его народ и избравшие доброго Быба своим посланником и новым вождём лесного народа.

И пришли дать закон, и правила, и новый порядок…

Чудила, ей-богу! На борту так умно и правильно рассуждал, а тут околесицу понёс — хоть смейся с него, хоть плач. Чего кружева плести?

И Быб, дурость профессорскую почуяв и решив, что битьё в ближайшее время не грозит, сразу как-то духом воспрял, спину выпрямил, поглядывать стал весело и хамовато.