Лестница - [48]
Тепляков откинулся на подушку и улыбнулся: странно, как все поменялось в самой хозяйке. Как вообще все изменилось вокруг него. — И тут же его кольнуло: — А как же Машенька? Что с нею? Знает она о его ранении или нет?
В палату быстро вошел знакомый доктор. За ним проскользнула Лидия Максимовна и замерла у двери.
— Ну-тес, что тут у вас произошло? — спросил он, откидывая одеяло. — Что же вы, батенька мой, так неосторожно себя ведете? Этак я запрещу к вам пускать кого бы то ни было.
— Извините, доктор. Просто я по старой привычке очень сильно вдохнул воздух. Душно тут. Вот и…
— Вам надо быть предельно осторожным, молодой человек. Ваши привычки хороши для здорового человека. А вы в некотором роде — на положении инвалида.
— Я уже учел это, доктор. Буду вести себя тише воды, ниже травы.
Бросая косые взгляды в сторону хозяйки и видя ее терпеливо-покорную позу, Тепляков, пока ему делали перевязку, вдруг вспомнил, что еще вчера заметил машину, которая весь день то и дело мелькала в зеркале заднего вида. Может быть и не одна и та же, но уж точно — одной и той же марки. Он не стал проверять свое подозрение, да и времени на это не было. Тем более что хозяйка вряд ли согласилась бы на такую проверку. А главное — номера: прочесть их было совершенно невозможно. Пожалуй, надо было сказать об этом следователю. Хотя — это всего лишь его домыслы. Но следователь. Что еще было странного в его вопросах? Отношения между Мих-Михом и женой? Пожалуй. Но почему он задал этот вопрос именно ему, Теплякову? Ведь он не может не знать, что тот всего лишь неделю исполняет свои обязанности. Когда бы он успел заметить что-либо в этих отношениях? Но видимо, что-то между ними неладно, если он задал такой вопрос. И наконец не стоило возмущаться по поводу этих вопросов, не раскинув мозгами. «Дурак ты, Юрка, — пригвоздил он себя к позорному столбу. — Пора бы научиться прежде думать, а потом уж размахивать кулаками».
Лидия Максимовна сидела на табурете, плотно сведя колени, и с болезненным состраданием смотрела на Теплякова. Былая решительность и уверенность в себе явно ее покинули.
— Юра, если ты хочешь еще что-то мне сказать, то говори сейчас. Потому что я не знаю, как все сложится дальше, удастся ли нам с тобой поговорить без свидетелей, — произнесла она громким шепотом.
— Нас подслушивают? — спросил Тепляков, и тоже очень тихо.
— Все может быть, Юрочка. Все может быть.
— Он спрашивал, какие отношения между вами и Михал Михалычем. Меня этот вопрос возмутил. Хотя, по здравому рассуждению, он теперь не кажется мне таким уж странным. Что еще? Пожалуй, все. Это что касается вопросов следователя. Но есть еще один штрих в этой истории, за подлинность которого я, к сожалению, поручиться не могу. Похоже, со вчерашнего дня нас все время преследовала одна и та же машина. Не знаю, почему именно со вчерашнего дня у меня возникло это подозрение. Но если бы оно не возникло, я бы, скорее всего, не обратил внимания и на машину у подъезда.
— Вот как! — удивилась Лидия Максимовна. — Кстати, а может, и не совсем кстати: сегодня утром нашли эту машину, из которой стреляли. Нашли в какой-то подворотне. А в ней два трупа. Об этом с самого утра сообщают по телику. Пока следователи молчат. Предположительно, один из них стрелок, а второй сидел справа от водителя. Еще неизвестны результаты вскрытия. Не исключено, что одного из них то ли убил, то ли ранил ты.
— Этого не может быть! — перебил Лидию Максимовну Тепляков. — Пистолетная пуля не может пробить даже стекло машины. Тем более на таком расстоянии.
Лидия Максимовна, пожав плечами, потерла лоб двумя пальцами. Пожаловалась:
— Все время о чем-то забываю. О чем-то важном. Да, вот еще. Рассадов должен сюда подъехать. Я разговаривала с ним. Зачем я ему звонила? Не знаю. Скорее всего, потому, что не с кем было посоветоваться. Что еще? Ах, да! Страховку тебе заплатят. Со своей стороны я сделаю все, чтобы после выписки из госпиталя у тебя были нормальные условия для выздоровления. О деньгах не беспокойся.
В дверь простучали.
— Это, наверное, Илья Константинович, — предположила Лидия Максимовна. И откликнулась на стук: — Да! Входите!
В приоткрытую дверь заглянуло настороженное лицо Рассадова.
— Входите, Илья Константинович, — пригласила она. — Не бойтесь!
Рассадов переступил порог.
— Шутить изволите, сударыня!
— Больше ничего не остается.
— Еле-еле добился разрешения на посещение, — широко улыбнулся Рассадов. Подошел к койке, протянул руку Теплякову. — Ну, здравствуй, герой! О тебе весь город жужжит, на самом деле, как потревоженное осиное гнездо. Уж и не знаю, к добру это на самом деле или к худу. — Склонился к руке Лидии Максимовны, тронув ее губами, затем протянул Теплякову газету. — Вот, читай — на первой полосе: «Кто стоит за выстрелами на Дворянской улице!» Сам-то ты, Юра, что думаешь по этому поводу?
— Еще не успел подумать, — ответил Тепляков с виноватой улыбкой. — Да и что я знаю? Практически — ничего. В нас стреляли, я стрелял в них. Вот и все. А почему стреляли, аллах их знает.
— Обычная история, — отмахнулся Рассадов. — Но я, на всякий случай, привез с собой парочку своих парней и посадил около твоей двери. Знаю, знаю! — воскликнул он, усаживаясь на другой табурет. — Знаю, что охотились не на тебя. Что из «макарыча» стрелять по машине — пустое дело. Но мстить за трупы на самом деле могут и тебе. Поговаривают о кавказском следе. А там, как известно, все еще живут по законам Средних веков. Так что от греха подальше. Буду уходить, покажу тебе ребят, чтобы знал, кому доверена твоя жизнь.
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь продолжает свое течение, с тобой или без тебя» — слова битловской песни являются скрытым эпиграфом к этой книге. Жизнь волшебна во всех своих проявлениях, и жанр магического реализма подчеркивает это. «Револьвер для Сержанта Пеппера» — роман как раз в таком жанре, следующий традициям Маркеса и Павича. Комедия попойки в «перестроечных» декорациях перетекает в драму о путешествии души по закоулкам сумеречного сознания. Легкий и точный язык романа и выверенная концептуальная композиция уводят читателя в фантасмагорию, основой для которой служит атмосфера разбитных девяностых, а мелодии «ливерпульской четверки» становятся сказочными декорациями. (Из неофициальной аннотации к книге) «Револьвер для Сержанта Пеппера — попытка «художественной деконструкции» (вернее даже — «освоения») мифа о Beatles и длящегося по сей день феномена «битломании».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.