Лестница - [46]
Выключив зажигание, он повернулся лицом к хозяйке.
— Лидия Максимовна, я вас прошу выходить через левую дверь.
— Почему? — удивилась она.
— Что-то мне вон та машина, что напротив вашего подъезда, очень не нравится.
— Да полноте, Юра! — воскликнула она, подвигаясь к правой двери. — Это же смешно — в каждой машине видеть нечто подозрительное.
— Я вас убедительно прошу не выходить с той стороны, — сквозь зубы процедил он. — Даже если я и ошибаюсь. Лучше ошибиться, чем подставлять свои головы под пули.
— Господи, Юра! Это уже похоже на паранойю. Вот уж не ожидала от вас! Какие пули? Я понимаю: бдительность и все такое прочее, но не до такой же степени! И еще должна вам сказать, что у меня нет врагов, которые пожелали бы моей смерти. Я всего лишь исполнительница воли моего мужа. Именно ему и нужен телохранитель. Ему не раз угрожали, однажды под днище машины подложили мину, и лишь чистая случайность спасла его от гибели. Так что, мой юный рыцарь, нет смысла так напрягаться.
— Пусть даже так, — не уступал Тепляков. — Но что вам стоит выйти не в правую, а в левую дверь? И только после меня? Доставьте мне такое удовольствие. Если ничего не случится, мы с вами вместе посмеемся над моей шизофренией.
— Хорошо. Пусть будет по-вашему, — согласилась она с ноткой призрения. Спросила: — С какой ноги мне вылезать из машины? С правой или с левой?
— С какой удобнее, сударыня.
В это время в полукруге заднего стекла внедорожника промелькнуло что-то светлое, как будто кто-то одним движением протер стекло.
Тепляков, открыв дверцу, рывком покинул машину чуть раньше своей подопечной, держа в поле зрения подозрительную машину и в то же время следя за выбирающейся из машины Лидией Максимовной. В это мгновение он уловил, как в странной машине быстро опускается стекло на задней двери. Еще как следует не оценив обстановки, он кинулся к Ковровой, уже шагнувшей наружу, но еще не успевшей выпрямиться во весь рост, рванул ее руку вниз и на себя, как из темной щели вдруг запульсировали огоньки выстрелов. Мелькнул испуганный и одновременно яростный взгляд Лидии Максимовны, и только после этого в уши Теплякова ворвались и выстрелы из «калаша», и ее вскрик, и характерный звон крошащегося лобового стекла, и не менее характерные звуки, производимые пулями, вонзающимися в металл кузова.
Падая сверху на Лидию Максимовну, он заученным движением вырвал из-за пазухи пистолет, оттолкнулся левой рукой от плотного снега, вывернулся и, едва разглядев своего врага сквозь разбитое дверное стекло, вскинул руку и выстрелил трижды в направлении машины.
Тотчас же там взревел мотор. Машина, взвизгнув на наледи задними колесами, рванула вперед. Тепляков, вскочив, успел послать ей вслед еще две пули. И лишь тогда почувствовал все нарастающее жжение в левом боку, легкое головокружение и тошноту. Ноги вдруг ослабли, и он увидел будто со стороны, как медленно опускается на снег его тело, скользя спиной по раскрытой двери, как поднимается с четверенек Лидия Максимовна, но увидел сквозь обволакивающий его туман. Прошло какое-то время, из тумана выплыло испуганное лицо, несколько раз беззвучно открылся ярко-красный рот, затем над ним склонились другие широкие женские лица, их синие халаты охватывали узкое пространство, в котором метались какие-то тени. Его о чем-то спрашивали, но до его сознания не доходил смысл этих вопросов. Потом его подняли, потревожив рану, острая боль охватила все тело, над головой проплыл белый потолок «Скорой», и черный туман поглотил его окончательно.
— Вам очень повезло, молодой человек, — говорил пожилой доктор в голубом халате и голубой же шапочке, возвышаясь над Тепляковым. — Пуля, судя по всему, срикошетила и плашмя ударила в ваше ребро, как раз напротив сердца. При этом почти переломила ребро пополам. Да так там и застряла. Ребро мы скрепили шиной, рану зашили. У вас был сильный болевой шок. Иногда в таких случаях останавливается сердце: ему ведь тоже больно. Вот ваша пуля. На память. Я думаю, следствию она не понадобится: у него и без нее этих пуль хватает. — И доктор протянул Теплякову кусочек сплющенного металла.
— Спасибо, доктор, — поблагодарил Тепляков, разделяя слова на слоги, стараясь дышать ровно и не слишком глубоко, чтобы не тревожить рану.
— Я смотрю, на вашем теле и без того хватает боевых шрамов. Служили? — спросил доктор, проследив, как Тепляков осторожно засовывает пулю под подушку.
— Служил.
— Оно и заметно. Я тоже служил. Таких, как вы, в Афгане и Чечне прошло через мои руки сотни. Поправляйтесь. Если не будет никаких осложнений, мы вас выпишем дня через три-четыре. Долечиваться будете дома. Есть кому за вами присмотреть?
— Найдется. Спасибо, доктор. Давно я здесь?
— Со вчерашнего вечера. Без малого пятнадцать часов.
— Мне никто не звонил?
— Не знаю, не знаю, голубчик. Это не по моей части. Если у вас был мобильник, то его забрала милиция. То есть, простите, полиция. — И проворчал с презрительной усмешкой: — Некоторым господам кажется, что от перемены мест слагаемых сумма непременно должна измениться в сторону увеличения. Кстати под дверью давно сидит следователь, ждет, когда вы очнетесь. Сможете с ним поговорить?
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
Шерил – нервная, ранимая женщина средних лет, живущая одна. У Шерил есть несколько странностей. Во всех детях ей видится младенец, который врезался в ее сознание, когда ей было шесть. Шерил живет в своем коконе из заблуждений и самообмана: она одержима Филлипом, своим коллегой по некоммерческой организации, где она работает. Шерил уверена, что она и Филлип были любовниками в прошлых жизнях. Из вымышленного мира ее вырывает Кли, дочь одного из боссов, который просит Шерил разрешить Кли пожить у нее. 21-летняя Кли – полная противоположность Шерил: она эгоистичная, жестокая, взрывная блондинка.
Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.
Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.