Лестница - [50]
— Ничего не надо. У меня тут целая корзина фруктов! Ради бога! Я же говорю: меня скоро выпишут. Да и у вас не получится сегодня: нужно заранее заказать пропуск. Дайте, пожалуйста, Машеньку.
— Даю, Юрочка! Даю! А то она у меня трубку с рукой оторвет, — засмеялась облегченным смехом Татьяна Андреевна, отдавая телефон дочери.
— Я сейчас же поеду к тебе, — зачастила Машенька, шмыгая носом. — Где ты лежишь?
— В госпитале МВД. Я уже сказал маме: сегодня не пустят. Надо заказать пропуск, и только завтра.
— Они не имеют права! — воскликнула Машенька.
— Такие здесь порядки, радость моя. Я и сам очень хочу тебя видеть. Но давай потерпим до завтра. Ты, главное, не беспокойся обо мне. Травма совершенно пустяковая. Дышать немного трудновато, а так — ничего особенного. Честное слово! Просто в госпитале много свободных мест, вот они и держат меня — для статистики. А так бы, конечно, давно отпустили. И я тебя очень-очень люблю, моя самая хорошая, самая красивая на свете девочка.
— И я тебя тоже. Только обещай мне звонить почаще. А то я умру от страха.
— Ну что за глупости ты говоришь, Машенька? — попеняла ей Татьяна Андреевна, раздеваясь. — Юре и так там не сладко, и говорить ему трудно, а тут ты еще со своими страхами.
— Все, Юрочка. Я тебя крепко-крепко обнимаю и целую, — закончила Машенька, с вызовом глянула на маму и положила трубку.
— Господи, Маша! Тебе всего-навсего шестнадцать лет! Семнадцать исполнится лишь в январе следующего года. А ты — обнимаю-целую. Мать-то хотя бы постеснялась.
— Мам, ну сколько можно все стесняться и стесняться? Ну и что, что шестнадцать? А если я действительно его люблю? А если он меня тоже любит? Что тогда? Так все стесняться и стесняться, пока не исполнится восемнадцать? А я не хочу, не хочу, не хочу!
— Тебе, доченька, школу надо закончить, получить образование. Без образования сегодня тебя никуда не возьмут. Даже в уборщицы, — говорила Татьяна Андреевна, перейдя на кухню, раскладывая на столе продукты. — Все эти места заняты гастарбайтерами. Даже если продавщицей — там тоже они. Учиться надо, милая. Без хорошей специальности, что ему, что тебе, будет трудно.
— Мам, я все это знаю. И Юра знает тоже. Потому что телохранитель — это не профессия. Так он считает. И я тоже. Вместе будем учиться. Он в институте, я — в школе. А потом тоже в институте.
— А дети пойдут? Их куда? Какая уж тут учеба?
— Мамуленька! До этого еще дожить надо. Ты думаешь, я не понимаю? Я все-все понимаю, — солидно заключила Машенька и скрылась в своей комнате.
— Ты там не слишком увлекайся интернетом! — догнал ее мамин голос. — Обедать скоро.
— Слышу, мамуленька, слышу! — откликнулась Машенька. — Я только переоденусь!
Прошло минут десять.
Татьяна Андреевна разливала по тарелкам суп. В голове ее, привычной к стандартным объяснениям событий и стандартным же решениям, никак не умещалась Машенькина любовь к человеку взрослому, но все еще не нашедшему себя в жизни и, следовательно, не способному обеспечить нормальную семейную жизнь. Парень он, конечно, и симпатичный, и более-менее развитой, однако явно обделенный талантами, то есть самый обыкновенный парень. Натерпится с ним Машенька с ее восторженным оптимизмом, хлебнет горя. И возраст у нее такой, что любые советы будут отскакивать от нее, как от стенки горох. Такие люди только тогда начинают воспринимать все сложности жизни, когда обожгутся о них очень больно и растеряют свой оптимизм. Не дай бог, конечно, да только с судьбой не поспоришь. Вот и Даша — то же самое. Хотя ей уже восемнадцать, но все еще ребенок ребенком. Всё и отличие от младшей сестры, что скрытная — вся в отца, но такая же упрямая и своевольная.
Татьяна Андреевна, пытаясь найти простое решение возникшей проблемы, точно забыла свою молодость, свою первую безоглядную влюбленность, которая могла закончиться весьма печально, если бы ее избранник не перекинулся к другой, более покладистой. Да и время тоже было другое: связи возникали и рвались под его жестоким напором, и мало кому из ее сверстников и сверстниц повезло пристать к спокойному берегу, где можно было безбоязненно свить свое гнездышко. Увлекшись своими размышлениями, Татьяна Андреевна очнулась только тогда, когда за ее спиной раздался мучительный стон. Она вздрогнула, оглянулась и увидела Машеньку, стоящую в дверях на кухню в одной рубашонке. Лицо дочери было серым, глаза широко раскрыты, в них застыл ужас, будто она в своей комнате нашла что-то невообразимо страшное, губы ее беззвучно шевелились, что-то шепча.
— Машенька! Господи! Что с тобой? Что случилось? — кинулась к ней Татьяна Андреевна, похолодев от страха.
— Юра… он ранен, — прошептала Машенька. — В него стреляли. — И в крик: — Он ранен, мама! Только что передали по телику! — И, запрокинув голову, сползла по стене на пол.
Глава 21
В окно, больше чем наполовину разрисованное морозом диковинными перьями и цветами, сквозь ветви лип, опушенные колючим инеем, таращилось подслеповатое январское солнце. Глубокие длинные тени от деревьев и домов лежали на сугробах, сгущаясь в рытвинах и канавах до глухого ультрамарина. Над городом там и сям поднимались столбы пара, расцвеченные солнцем как новогодние игрушки — от фиолетового до малинового; на большой высоте воздушный поток сносил пар к юго-востоку, там он смешивался и растворялся, укрывая горизонт розоватой дымкой.
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
1969-й, Нью-Йорк. В Нижнем Ист-Сайде распространился слух о появлении таинственной гадалки, которая умеет предсказывать день смерти. Четверо юных Голдов, от семи до тринадцати лет, решают узнать грядущую судьбу. Когда доходит очередь до Вари, самой старшей, гадалка, глянув на ее ладонь, говорит: «С тобой все будет в порядке, ты умрешь в 2044-м». На улице Варю дожидаются мрачные братья и сестра. В последующие десятилетия пророчества начинают сбываться. Судьбы детей окажутся причудливы. Саймон Голд сбежит в Сан-Франциско, где с головой нырнет в богемную жизнь.
В книгу известного немецкого писателя из ГДР вошли повести: «Лисы Аляски» (о происках ЦРУ против Советского Союза на Дальнем Востоке); «Похищение свободы» и «Записки Рене» (о борьбе народа Гватемалы против диктаторского режима); «Жажда» (о борьбе португальского народа за демократические преобразования страны) и «Тень шпионажа» (о милитаристских происках Великобритании в Средиземноморье).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь продолжает свое течение, с тобой или без тебя» — слова битловской песни являются скрытым эпиграфом к этой книге. Жизнь волшебна во всех своих проявлениях, и жанр магического реализма подчеркивает это. «Револьвер для Сержанта Пеппера» — роман как раз в таком жанре, следующий традициям Маркеса и Павича. Комедия попойки в «перестроечных» декорациях перетекает в драму о путешествии души по закоулкам сумеречного сознания. Легкий и точный язык романа и выверенная концептуальная композиция уводят читателя в фантасмагорию, основой для которой служит атмосфера разбитных девяностых, а мелодии «ливерпульской четверки» становятся сказочными декорациями. (Из неофициальной аннотации к книге) «Револьвер для Сержанта Пеппера — попытка «художественной деконструкции» (вернее даже — «освоения») мифа о Beatles и длящегося по сей день феномена «битломании».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.