Ледолом - [256]
«Не дай бог Данилова знает, где он лежит», — подумал я, — они в комнатах всё перероют — вот «подарочек» я маме преподнесу. За всё доброе.
Но, к счастью, ни тётя Таня, ни кто другой из посторонних не знали, куда мы прячем ключ от сенной двери.
— Где он? — настырничал цыганистый сыщик.
— У родителей. Я ведь не здесь живу — в общежитии. Заводском.
— Ён на заводе робит. Там жа и в обчежитии, видать, и прописан. Сюды редко приежжат. Завод-де-то далёко, на каком-то озере аль за озером.
Тётя Таня торопилась дорассказать обо мне всё, что ей было известно. Её словно лихорадило. Сейчас я догадался, почему цыганистый сыщик искал у меня оружие: несколько лет назад, играя в «войну», многие свободские пацаны понаделали «поджиги» и жахали из них, напихав в медные трубки серу, соскобленную со спичек, что пугало тётю Таню. И она кляла меня почём зря. Было такое «оружие» и у меня, было…
— Когда родители придут? — дожимал меня сыщик.
— Оне позжее возвернутся. Часов в восемь, аль в девять. У ево брат ишшо есть. Тот тожа запозна приходит: в сексии учицца. На борса.
Цыганистый взглянул на свои ручные часы.
— Ты считаешься задержанным. Пойдёшь с нами в седьмой районный отдел милиции. Бывал там или нет? Ну мы тебя доведём.
— Вы мне так и не сказали о поводе задержания.
— Ты подозреваешься в хищении. Там тебе всё разъяснят.
— Каком хищении? Чего? — настаивал я.
— Пошли! Там разберутся.
Второй милиционер зашёл сзади, цыганистый здоровяк вывалился из калитки, я последовал за ним.
А тётя Таня всё ещё горела радостным нетерпением разнюхать что-нибудь для сплетен, но милиционеры были лаконичны. Нет, не могла она простить мне ни подкопанной ею картошки с чужих грядок, ни стрелы, вонзившейся в её бедро, ни позора, которого тогда нахлебалась на домовом собрании. Теперь наступил сладостный миг отмщения. Теперь она чиста. А я опозорен.
Ещё раз убеждённо решил: то, что происходит со мной, наверняка связано с «банкетом». И мараковал: как мне вести себя там, куда меня ведут? Отрицать, что был вчера у Воложаниных? Ничего не знаю, никого не видел? Или честно признаться в «банкетном» веселии? А что я, собственно, такого противозаконного совершил? Ну съел кусок халвы на дне рождения знакомого. И всё. Откуда мне знать, что она краденая (хотя в этом сейчас я уже ничуть не сомневался). Очевидно, что попал в пакостную заварушку. Но если о халве расскажу, какие ещё могут быть ко мне вопросы? Я и в самом деле ничего не знаю о Серёгиных делах и происхождении халвы.
И я отважился рассказать правду. Если меня этой проклятой халвой прижмут.
Ну а тётя Таня здорово меня подловила. Эти двое громил сидели — выжидали у неё, пока я появлюсь. Даже это выведали. Почему-то Данилова не доложила милиционерам, что иногда возвращаюсь соседними дворами, перелезая через заборы или протискаваясь в их проломы. В этот раз кто мог знать о моём посещении дома? Только у Воложаниных я повторял, что направляюсь домой. Восвояси! Но как менты об этом узнали? Неудивительно, что сыщики оказались у тёти Тани. Всем давно известно, что к ней по вечерам регулярно наведывается наш участковый оперуполномоченный. Ясно, зачем. Ему она докладывала обо всём, о чём успела разнюхать или придумать о соседях. Ненапрасно мама предупреждала меня, чтобы с Даниловой ни о чём не откровенничал, — всё переврёт. Удивительно, как она умела искажать факты и сочинять небылицы или столь же фантастично пересказывать сплетню. Её и председателем домового комитета назначили, надо полагать, затем, чтобы следить за всеми нами и «докладывать куда следует».
Как она ликовала, когда, завернув ловко руки назад, меня обыскивал напарник цыганистого, а после и сам «цыган», пытаясь обнаружить огнестрельное оружие.
— Вы не имеете права, — прохрипел я.
— Мы на всё имеем право, — пробасил цыганистый, обшаривая карманы, и даже половой член пощупал.
Шагая за цыганистым, я мечтал лишь о том, чтобы нам навстречу не попалась Мила. Или не увидела всю эту позорную сцену из окна.
— Стой! — скомандовал старший (я почему-то решил, что он главный) и повернулся ко мне.
Я повиновался.
— Иди высрись и поссы. В отделе с тобой некогда будет валандаться, — приказал он.
— Чтобы не обоссался в камере, — ухмыльнувшись, добавил напарник. — А то ещё уделаешься…
Вот почему они остановили меня напротив сортира.
— Значит, долго будут держать, — подумал я, заходя в одну из двух кабин. — Предусмотрительные…
— Дверь не закрывай! — крикнул «старший», но я уже накинул крючок.
Почти в тот же миг сильный рывок широко распахнул дощатую дверь.
— Сказано тебе: не закрывайся! Садись, штоб нам видно было, чем ты занимашься. Римень выдерни совсем! Дай ево сюды!
«Олухи какие-то деревенские, — негодовал я про себя. — Обращаются, как со скотиной…»
— Снимай-снимай! Што ты, как невинная девица, — насмешничал напарник «старшо́го».
— Ну, чево ломасся? — угрожающе прикрикнул сам «старшой».
Меня удивило сходство хамского тона и самих выражений этих представителей закона и вчерашних Серёгиных уговоров.
— Отдайте! Мне его отец подарил, когда с фронта пришёл. Я и так никуда не убегу…
— Не разговаривать! Делай, што говорят, — рассвирепел «старшой». — Садись срать!
Рассказы второго издания сборника, как и подготовленного к изданию первого тома трилогии «Ледолом», объединены одним центральным персонажем и хронологически продолжают повествование о его жизни, на сей раз — в тюрьме и концлагерях, куда он ввергнут по воле рабовладельческого социалистического режима. Автор правдиво и откровенно, без лакировки и подрумянки действительности блатной романтикой, повествует о трудных, порой мучительных, почти невыносимых условиях существования в неволе, о борьбе за выживание и возвращение, как ему думалось, к нормальной свободной жизни, о важности сохранения в себе положительных человеческих качеств, по сути — о воспитании характера.Второй том рассказов продолжает тему предшествующего — о скитаниях автора по советским концлагерям, о становлении и возмужании его характера, об опасностях и трудностях подневольного существования и сопротивлении персонажа силам зла и несправедливости, о его стремлении вновь обрести свободу.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.