И все.
Только медленно падали черные листья с черных веток на черный асфальт. И на мгновение черными стали звезды.
Знаете, на кого похожи выключенные фонари вдоль проспекта серым туманным утром? Они похожи на динозавров. Усталых и печальных динозавров, утонувших по шею в асфальте. Они тоже знают, что их время кончилось…
— Ну и где этот ваш Монарх, под которого нужно лечь?
Было ранее серое утро, и в каких-то окнах — ведь должны же они где-то быть, эти окна! — уже отразилось предрассветное солнце, когда вошла она в сейф Реты, еще раз убедительно доказав, что двухметровые бетонные стены и отсутствие дверей — не преграда для смерти. Вошла и спросила, сощурив глаза и заранее ломая губы ехидной улыбкой.
Потому что знала, каким будет ответ. Знала почти наверняка. И не удивилась ничуть, когда Рета, чуть помедлив, качнул головой. Улыбнулась только, щуря светло-голубые глаза. Улыбка эта была жесткой. По белой стене черкануло ярко голубым, запахло озоном.
А чего ты хотела? Они же запрограммированы. Причем жестко и намертво. Шаг в сторону для них просто невозможен…
— Хорошо, — сказала она, усмехаясь и гася смертоносное сияние белыми пушистыми ресницами, — Хо-ро-шо…
И вдруг увидела странную светло-голубую кругляшку на бетонной стене. Лазерный зайчик, отблеск маленького зеркальца — они все таскали такие на цепочках, словно кулоны.
Рета вертел его в пальцах и… да, можно сказать — улыбался. Конечно, в том смысле, в котором это доступно фильтрам.
— Монарх тебя не примет. Тебе нечего ему предложить, кроме себя самой.
— Не думаю, что это так уж мало. — ее голос был холоден. И холоден был ослепительный свет, заливающий бункер — она злилась и уже почти перестала щуриться. — Может быть, позволим ему самому решать?
Ей показалось, что Рета хихикнул. Но такого ведь не могло быть — все знают, что те, то когда-то легли под Монарха, не умеют смеяться.
— Монарх ничего не решает, — сказал Рета тихо. — Монарх — это бабочка, просто красивая бабочка с черно-желтыми крыльями. Или черно-красными, если смотреть с другой стороны. Я не знаю, почему так назвали капсулу. Да и никто теперь уже не знает, слишком давно это было, еще на первой Земле. Может быть — из-за налобного электрода.
Он пожал плечами. Пояснил:
— Его липучка напоминает бабочку с острыми крыльями. Или шестилучевую звезду… Наверное, он все-таки был романтиком, тот, кто смастерил эту капсулу и придал электроду такую форму. Синяк потом остается надолго, это да, но решать… нет, Монарх ничего не решает. А ты — ты слишком молода. Тебе нечего сжигать, кроме себя самой.
— Хорошо… — сказала она, помолчав. Но уже совсем по-другому сказала, — Хорошо… Раз это так уж необходимо… бегать к этим вашим дурацким звездам… Ну, тогда научите, что ли, как это делается?..
