Лебединая песня - [6]

Камзолы, кружева, и ленты, и алмазы.

Прием торжественный готовит цвет двора

Царю Московскому. На всех устах с утра

О госте северном чудесные рассказы.

А там, у лестницы, где мраморные вазы

Белеют с двух сторон багряного ковра,

В кругу советников, Людовик ждет Петра,

В огромном парике ребенок большеглазый.

Но дрогнул сонм вельмож… Рванулся… Клик гремит.

Где чопорность маркиз? Их пудреных ланит

Огонь взволнованный пылает беззаконно.

По залам, впереди обеих чванных свит,

Смеющийся, несет до самой сени тронной

Малютку Короля могучий Московит.

XLV.

ФЕНИКС

В рожденьях Феникса из пламени я чту

Прообраз-самоцвет. Живучий смысл преданья

Для человечества, в тревоге ожиданья,

Хранит бессмертия великую мечту.

Возможно ль, чтобы мы, постигнув красоту

И мудрый замысел в укладе мирозданья,

Познав все радости, изведав все страданья,

Бесследно канули, как искры, в темноту.

Другие есть миры. Иные откровенья…

И жизни новые – преемственные звенья

В цепи, смыкающей единство бытия.

Чрез смерть, как сквозь огонь, пути возникновенья.

Умру… Сгорю дотла… И где-то вспыхну я

С зарею лучшею любви и вдохновенья.

XLVI.

ПОЭЗИЯ

Весь мир поэтам дан, как праздник звуковой.

Здесь сказки Красоты, пророчества скрижалей,

Счастливый бред любви, и зовы вечных далей,

И сны, созвучные всей жизни мировой.

Но выпал в злые дни нам жребий роковой:

В плену своих потерь, у радости в опале,

Поем, не ведая ни пламенных печалей,

Ни жгучей жалости, ни страсти огневой.

К призванью своему, певцы, вернемся ль снова?

Пойдем ли с неводом чудесного улова,

Вселенской жизнью вновь для песен завладев?

Когда душа светла и всё любить готова,

Тогда певуча мысль, и радостен напев

В свободном трепете окованного слова.

XLVII.

НА ЛЕСТНИЦЕ

Блестящий временщик счастливых лет Фелицы,

От Государыни Потемкин уходил,

Раздумчиво держась за поручни перил:

Всё больше холода в речах Императрицы.

И вдруг зажегся взор. Не обе ли столицы

Жужжат о Зубове, о смене двух светил?..

По лестнице взбегал, румян, как мальчик мил,

Новейший фаворит стареющей Царицы.

Кивнув с небрежностью, он кинул, подойдя:

«Что новенького, князь?..» Как жгучая струя,

Развязность брызнула в сановную суровость.

В усмешку искривив надменных губ края,

Светлейший выронил: «Сейчас одна лишь новость,

Что вверх идете вы, а вниз спускаюсь я».

XLVIII.

ЖЕНЩИНА

Чиста, в неведеньи порока и стыда,

У врат бессмертия, ты рай отвергла, Ева,

Без робости вкусив с таинственного древа,

Как Змий нашептывал, запретного плода.

Чадорожденья скорбь… И страдный пот труда…

Но как чудесны дни весеннего пригрева,

И теплый пар земли, и щедрый всход посева,

И первый детский крик, ворвавшийся сюда.

Благословенна жизнь! И ею обладанье –

Твое извечное пред нами оправданье:

Как радостно дышать, любить и постигать!

Ты, променявшая блаженство на страданье,

Ты, женщина, жена и смертных пра-прамать,

Познанья жаждой ты согрела мирозданье.

XLIX.

ДЕВА

Приносят Ангелы благую весть напева,

Звездою путь волхвов чудесно озарен:

Предвечный, Слово-Бог, смиренно воплощен

В младенце, дремлющем в убогих яслях хлева.

Непостижимый плод бессемейного чрева,

Издревле чаянье народов и племен.

Достойно радуйся, Славнейшая из Жен,

Завета Нового источник – Приснодева.

Как ослепительна, как радостна мечта!

В страстях погрязший мир спасает Чистота,

Карает Девственность поверженного Змия.

Нам в жизнь бессмертную открывшая врата,

Благословенна будь, пречистая Мария,

Возлюбленная Мать Спасителя Христа.

L.

ТРИЗНА

Дай перекинуться хоть беглыми словами

С тобою, молодость далекая моя…

Печально стало здесь. Старинные друзья

В редеющем кругу поникли головами.

А прежний мир цветет бессмертными правами:

Кипенье сил и чаш, налитых по края,

Мечты и женщины… Там утро бытия,

Подруги первые, мы праздновали с вами.

Дерзанья жадные… И путь для них широк.

Мельканье лиц и встреч, и звон певучих строк,

И прихоти любви, одни других чудесней.

Я знаю, – смерть всему сулил недобрый Рок,

Но верю радостно, что там с поминной песней,

На тризне юности, не буду одинок.

LI.

ВОЛЯ К ЖИЗНИ

– «Нам воля к жизни – бог. Мы – только ухищренье

Слепого творчества в котле природных сил,

И плоти трепетность, как и огонь светил, –

Лишь горсти вещества бездушное горенье…» —

Так Образ Божий в нас изгладило презренье,

Так чудо бытия рассудок оскорбил

И тайну смерти свел на торжество могил…

Утратил человек бессмертья озаренье.

Влачит двуногий зверь худого мира плен;

Он – бренное звено в цепи бесцельных смен,

Потомок мертвецов и мертвых прародитель.

Отверженец небес, земли абориген,

Он без следа, навек, как праха жалкий житель,

Добычею червя вернется в общий тлен.

LII.

НА РЫНКЕ

Корзины овощей; прилавки птицы битой;

В ушатах устрицы; лотки сыров, колбас.

Горит меж персиков и яблок ананас;

Здесь рыбой веет зной, там – дыней духовитой.

Волнами ходит гул. А сколько пестроты-то!

Без облачка небес лазоревый атлас;

Всё в пятнах солнечных. И плещет в яркий час

Здоровый, сытый быт заботой деловитой.

Толкаются, спешат. Зазывы торгаша,

И мелких денег счет, и спор из-за гроша,

Да вдруг по мостовой телеги грохот тряский.

И, жизни трепетной биением дыша,

На эти голоса, и запахи, и краски

Откликнуться спешит беспечная душа.

LIII.

РАСЦВЕТ

Смотрите, – всё в цвету! Томленье лепестков,