Лебединая песня - [8]

Шрифт
Интервал

Листы приходных книг в тяжелых переплетах.
О, пусть кидает он концом карандаша
Костяшки звонкие на безучастных счетах…
Так многим, дорогим, любя, живет душа!
LXII.
ТИШИНА
Лесной дремотный гул, в камнях ручья журчанье,
Порой смолистый вздох нахмуренной сосны,
Вдали лягушек звон – простая песнь весны,
А в звездах – Ангелов немолчных величанье.
Глубок покой ночной. Не мертвое молчанье,
А голос трепетный прозрачной тишины:
Природы дремлющей таинственные сны
Приобретают в ней нам внятное звучанье.
Всё дышит, всё живет с алчбою волевой,
От пламенных светил над нашей головой
До косных мшистых глыб, прилегших неподвижно.
Не в чуде ль жизни ключ к загадке мировой?
Не в нем ли смысл и цель всего, что непостижно?
Язык безмолвия! Как внятен шепот твой!
LXIII.
БУДУЩЕЕ
Я заглушил в душе о прошлом сокрушенье
И настоящего бессильно не кляну:
Мне старость принесла заката тишину,
Неистового дня благое завершенье.
Былого с будущим я чувствую смешенье,
Две жизни разные учусь сливать в одну;
Как тень грядущего – встречаю новизну,
А юность новую – как наше утешенье.
Сейчас на улице, гурьбою мяч гоня,
Шумел подростков рой; веселый смех, возня,
Потом задорный спор… И схватка буйной драки.
О, сколько было в них упорства и огня…
И как не помечтать, что эти забияки
С судьбой поборятся удачнее меня.
LXIV.
ВНУЧКА
Молитву лепеча в мерцаньи робкой свечки,
Она доверчиво глядит на образа:
Совсем по-взрослому задумчивы глаза
И нимбом золотым дрожат кудрей колечки.
А днем раздолье ей в лесу, в лучах, у речки,
Всё веселит – цветок, и гриб, и стрекоза.
Да вдруг припустит вскачь, размашисто борза,
Как жеребеночек, не ведавший уздечки.
На зависть, право, прыть у этих непосед!
Но истинно сказал безвестный сердцевед,
Что чистая душа и радость – неразлучки.
Невмочь уж мне бежать за быстроногой вслед,
Но смех ее во мне, и ясным счастьем внучки,
Как светом солнечным, согрет усталый дед.
LXV.
ЗАБВЕНЬЕ
Не Ангел Смерти ли нисходит в те мгновенья!
Вдруг кто-то мне смежит легко глаза рукой,
По телу разольет неведомый покой
И сердце погрузит в затон отдохновенья.
Не мертвенный застой, а тишь без дуновенья,
Где время не журчит бессонною рекой:
Ни помыслов, ни чувств, ни тягости плотской
На крыльях ласковых живого всезабвенья.
Не так ли, в должный миг, придет и смерть моя…
Погаснет внешний мир. Сольюсь навеки я –
Свободный вновь – со всем, что было, есть и будет.
И, как вкусившая целебного питья,
В безгрезном вечном сне душа себя забудет,
Росинкой растворясь в пучине бытия.
LXVI.
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
Топорщась, воробьи купаются в пыли,
Сквозь дымку солнце жжет, пылая рдяным шаром,
И духота гнетет недвижным банным паром,
И грузны облака, как с мельницы кули.
Попряталось зверье. Цветы изнемогли…
Грозу зачуял лес с тревогой в сердце старом…
Вот шумно вихрь прошел. Вот гром глухим ударом
Сорвался с высоты и катится вдали.
В смятении земля, измученная зноем.
И тучи черные с серебряным подбоем,
Дымясь и грохоча, грядой идут на нас.
Так конница гремит, смыкаясь тяжким строем,
Чтоб с грозным топотом, блестя стеной кирас,
Промчаться по полю, охваченному боем.
LXVII.
LAMBWOOL

Евгению Александровичу Этгес

Lambwool– напиток старой Англии.

Как славно отдохнуть в таверне придорожной
Под полночь всаднику, продрогшему в метель.
Служанка сонная ушла стелить постель,
Трактирщик угли вздул. Камин трещит тревожно.
«Озяб, хозяин, я. Согреть бы глотку!..» – «Можно!..»
В огромной кружке он запенил крепкий эль,
Нескупо рому влил и яблочный кисель,
Крутой, как шерсть овцы, вмешав, растер надежно.
А кочерга уже нагрета докрасна.
В сосуд ее конец! Скорей! – Шипит она, –
Напиток закипел, повеяв пряным паром.
И гость неспешно пьет заветный взвар до дна;
Горячие глотки в крови текут пожаром…
Глаза слипаются… Тепло… И тишина.
LXVIII.
ВСЁ К ЛУЧШЕМУ
«Всё к лучшему… в конце», – по мудрости китайской.
Мне память шепчет вновь минувшего рассказ,
И мертвые цветы давно безводных ваз
Я оживляю вновь с заботою хозяйской.
Всё знал когда-то я, моей порою майской, –
Любовь, любви тоску, и ласку милых глаз,
И ложный их обет… Как много-много раз
За счастьем гнался я, за мнимой птицей райской.
Ошибкам горестным, обманам нет числа…
И где ж печаль о них? Душа не помнит зла,
Как повести чужой в давно прочтенной книге.
Но, незабвенная, доныне так светла
И радостна мечта о том внезапном миге,
Когда ты в жизнь мою нежданная вошла.
LXIX.
В ЛЕСУ
Прогрета полднем тишь под зеленью сквозной,
Лишь треск кузнечиков дрожит, как звон протяжный;
Здесь – рдеют ягоды, там – папоротник важный,
Лоснясь, красуется листвою вырезной.
Вдруг дятел простучит; внизу под крутизной
Испуганный олень встревожит лист овражный –
И тишина опять. И снова дремлет влажный,
Дыханьем пряных трав отягощенный зной.
Природы творческой надежный заповедник,
Все тайны знает лес, как старец-собеседник,
С глазами светлыми и ласковым лицом.
Безмолвных скитников нечаянный наследник,
К их счастью близок я: меж мною и Творцом
Весь чудный мир Его – приветливый посредник.
LXX.
ЗАПРЕСТОЛЬНЫЙ ОБРАЗ

Памяти Андрея Николаевича Авинова

Зиждитель Саваоф с единородным Сыном,
Его же Царствию не будет ввек конца,
И над престолом Их, сходящий от Отца,
Животворящий Дух в обличьи голубином.
Несчетный сонм миров Им служит стройным чином,

Еще от автора Георгий Владимирович Голохвастов
Стихотворения и сонеты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Любовный хлеб

Эдна Сент-Винсент Миллей (1892–1950) — первая поэтесса, получившая Пулитцеровскую премию; одна из самых знаменитых поэтов США XX века. Классическая по форме (преимущественно, сонеты), глубокая и необыкновенно смелая по содержанию, любовная и философская лирика Э. Миллей завоевала ей славу уже при жизни.Переводы из Эдны Сент-Винсент Миллей на русский язык немногочисленны. Наиболее удачными были переложения Михаила Зенкевича и Маргариты Алигер.Мария Редькина много лет переводит стихи Миллей. Её работу высоко оценили А. Штейнберг и А. Ревич, чьи семинары она посещала.


Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов (1882–1963) — автор многочисленных стихотворений (прежде всего — в жанре полусонета) и грандиозной поэмы «Гибель Атлантиды» (1938). Чрезвычайно богатое, насыщенное яркими оккультными красками мистическое ощущение допотопной эпохи, визионерски пережитое поэтом, кажется, подводит к пределу творчества в изображении древней жизни атлантов. Современники Голохвастова сравнивали его произведение с лучшими европейскими образцами эпического жанра: «Божественной комедией» Данте, «Освобожденным Иерусалимом» Тассо, «Потерянным Раем» Мильтона.


Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.