Лебединая песня - [5]

Шрифт
Интервал

Ни страстные мольбы в глухих ночных часах.
Как все, устал и я мечтать о чудесах…
Не безысходная ль над нами ночь нависла?..
Ни в жизни цели нет, ни в жажде смерти – смысла:
Враждебная земля… Молчанье в небесах.
Гнетет немая тьма, как смертная дремота;
И, словно пая топь трясинного болота,
Неумолимая засасывает тишь.
Напрасно ищет мысль лазейки, изворота…
Так мышеловкою захлопнутая мышь
В ней бьется до утра, вся мокрая от пота.
XXXVI.
НАЯВУ ЛЬ
Я слышал. Наяву ль?.. Не призрачно ли бденье?..
Да, было. Смерть прошла, как черный Вельзевул,
Всё смолкло; дрогнул мир и вечным сном заснул.
Прервалось времени бессонное паденье.
Над общим кладбищем, одна, как привиденье,
Еще скользит луна с усмешкой мертвых скул.
Разверст, зияет мрак, и в нем немолчный гул –
Великой пустоты бесстрастное гуденье.
О, если б звук один дошел издалека,
О, если б чья-нибудь прощальная рука,
Любви напутственной мгновенная сердечность.
Молиться?.. Но слова не сходят с языка,
И веет ужасом в лицо немая вечность…
И душу леденит смертельная тоска.
XXXVII.
ИСТИНА
Назойлив черни крик, как гуд озленных ос;
Бранясь, теснит толпу охрана от порога.
И непонятная в претории тревога:
В сердцах испытанных предчувствий трепет рос.
Здесь встреча двух миров, Игемон и Христос —
Меча победный путь и Крестная Дорога…
«Мне предали Тебя за то, что Сыном Бога
Себя Ты называл». — Но в голосе вопрос.
В душе смущен Пилат. Пророк из Назарета
Не плотник ли простой? Откуда ж властность эта:
«Пришел, чтоб Истину свидетельствовать, Я».
«А что есть Истина?..» – И было столько света
Во взоре Узника, что смолкший вдруг судья,
Встав, вышел, устрашен, не смея ждать ответа.
XXXVIII.
В ПОЛНОЛУНЬЕ
Живу вторично я в тиши моих ночей.
Не сплю. Горит душа… С тревогой ожиданья
Гляжу в былое я, как в зеркало гаданья,
При свете трепетном колдующих свечей.
И чудом вспять течет минувшего ручей –
Все сны, все радости, все страстные страданья…
И с ними входишь ты, как прежде, в час свиданья,
С загадкой памятной приманчивых очей.
В страстях сгорела жизнь. И мне судьба-колдунья
Солгала, как и ты… Но, хоть и сед, как лунь, я,
Мне нынче ворожит камина жаркий треск…
Я молод, – ты со мной: в снежинках шубка кунья,
И в поднятых глазах неизъяснимый блеск
Влюбленных женских грез под лаской полнолунья.
XXXIX.
ВЕРШИНЫ
Когда я молод был, я избегал вершин –
Там было холодно, беззвучно, одиноко.
Милей была мне степь, и шум травы высокой,
И золото полей, и мирный быт долин.
Мне город нравился – гудки, шуршанье шин,
Огни и суета. В толпе тысячеокой
Я ласку женских глаз под томной поволокой
Любил с мечтой своей сроднить на миг один.
Но годы опытом, как сытным медом соты,
Мне сердце налили; измучили заботы,
Наскучила любовь и ненависть людей.
Чужой души искать теперь мне нет охоты…
Затишья просит мысль. Чем голова седей,
Тем всё властней влекут меня к себе высоты.
XL.
ЦАРЕВНА СОФЬЯ
Благоуветливость монашеской светлицы;
Сквозь пеструю слюду играет луч цветной,
Чуть пахнет ладаном… А в сердце гнев хмельной
Горит под смирною одеждою черницы.
Несносен Софье плен. Для этой ли темницы
Разрушила она, смеясь над стариной,
Неволю теремов – вступила в мир иной,
Познала жизнь, любовь, борьбу и власть царицы.
О, только б краткий срок! Вновь кликнуть удальцов…
Как соколы, слетят бойцы со всех концов,
За раскрасавицу Царь-Девку стать горою…
Эх, полно! Что зовешь, царевна, мертвецов!
Не за окном ли там, в глумленьи над сестрою,
Повесил страшный Петр ей преданных стрельцов.
XLI.
ВНЕ КОЛЕИ
Я гул душевных гроз знавал, – я был моложе!
И в сердце солнце знал счастливых ранних дней!
Но песнь вне родины – растенье без корней…
Душа озноблена. И мысль и чувство строже.
Так настоящее с моим былым не схоже;
Беда со мной везде, и что ни год — черней.
Горька утрата грез. И даже сны бедней
Ночами долгими на странническом ложе.
И всё же ритм стиха, как звон речной струи,
Нет-нет, а расцветит раздумия мои
Под вечер в час зари иль в бодрый день погожий.
Так в бархатной пыли дорожной колеи,
И бессознательно, цветным узором кожи
Еще горит извив раздавленной змеи.
XLII.
В ЗЕЛЕНОЙ ЗАВОДИ
Куда ни глянешь, лес. В его радушной чаще
И кущей теневых сырая полутьма,
И солнечных полян ленивая дрема,
И сочные цветы у речки, чуть журчащей.
В кудрявой зелени, как в заводи молчащей,
Все убаюкано – и церковь, и дома;
Смелей затрепетать страшится жизнь сама,
Чтоб сердце чье-нибудь вдруг не забилось чаще.
В прохладных комнатах затишье и уют;
До мировой вражды, кровавых войн и смут
Нет дела крепкому от века захолустью.
Здесь на душе легко. И чище мысли тут.
Вечерние лучи ласкают сладкой грустью,
И старые часы покоя бархат ткут.
XLIII.
СОЗЕРЦАНЬЕ
Чуть теплится зарей задумчивая даль;
Опалы облаков дрожат на небосклоне,
И море мирное в своем прозрачном лоне,
Как мать, баюкает вечернюю печаль.
А тут же жизнь грустит. Томясь, поет рояль,
И ропщет чья-то страсть в его призывном стоне…
Но тишь в душе моей, как гладь воды в затоне, –
Не надо ей любви, ей плачущих не жаль.
Забыт юдольный мир, разладом омраченный,
Она встречает Свет, от Света излученный,
Там… там… у крайнего земного рубежа.
Так, созерцанием от яви отлученный,
В самозабвении блаженствует раджа,
Нирваны чаемой искатель утонченный.
XLIV.
КОРОЛЬ И ЦАРЬ

Еще от автора Георгий Владимирович Голохвастов
Стихотворения и сонеты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Любовный хлеб

Эдна Сент-Винсент Миллей (1892–1950) — первая поэтесса, получившая Пулитцеровскую премию; одна из самых знаменитых поэтов США XX века. Классическая по форме (преимущественно, сонеты), глубокая и необыкновенно смелая по содержанию, любовная и философская лирика Э. Миллей завоевала ей славу уже при жизни.Переводы из Эдны Сент-Винсент Миллей на русский язык немногочисленны. Наиболее удачными были переложения Михаила Зенкевича и Маргариты Алигер.Мария Редькина много лет переводит стихи Миллей. Её работу высоко оценили А. Штейнберг и А. Ревич, чьи семинары она посещала.


Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов (1882–1963) — автор многочисленных стихотворений (прежде всего — в жанре полусонета) и грандиозной поэмы «Гибель Атлантиды» (1938). Чрезвычайно богатое, насыщенное яркими оккультными красками мистическое ощущение допотопной эпохи, визионерски пережитое поэтом, кажется, подводит к пределу творчества в изображении древней жизни атлантов. Современники Голохвастова сравнивали его произведение с лучшими европейскими образцами эпического жанра: «Божественной комедией» Данте, «Освобожденным Иерусалимом» Тассо, «Потерянным Раем» Мильтона.


Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.