Лебединая песня - [27]

Шрифт
Интервал

Маркиз
Сад у замка на вершине;
Снег душистый на жасмине…
Маркиза
Треск цикад… И в тишине
Шепот ласковый, доныне
Внятный сердцу в странном сне…
Маркиз
Ах, кузену и кузине
Можно было, как родне,
В час ночной наедине
Слушать шум реки в долине,
Соловьиный гимн весне…
Маркиза
И в невинной болтовне
Прерывать на половине
Речь признанья, чтоб вдвойне
Верить розам…
Маркиз
В их рубине
Пламенело, как в огне,
Всё, что трудно было мне
Вслух сказать моей богине…
Маркиза
Всё постигнувшей вполне…
Маркиз и маркиза
(вместе)
О, эти дни
Счастливой грезы!
Прошли они
С дыханьем розы!
Музыка смолкает.

Маркиза
Маркиз, скажите: может быть,
Еще не поздно – властью грезы
Ошибку жизни искупить!
Маркиз
Но ведь ушло дыханье розы!..
Маркиза
Зато, как дней минувших весть,
Я розу вашу сохранила.
(Вынимает розу из медальона на груди.)

Маркиз
Но роза – прошлого могила
И снова может ли расцвесть?..
Маркиза
О, да! Любви могуча сила
И в небе…
Маркиз
Разве небо есть?
Входит тюремщик.

V

Тюремщик
Ну, голубки-аристократы, Пора!..
Везем к вдове всю знать:
Палач готов… толпа… солдаты…
И мягко постлана кровать!..
Маркиза
О, радость! Как была кратка ты!
Маркиз
Так – небо есть?..
Маркиза
Идем… узнать!..
Занавес.

Март 1931

ПЕРЕВОДЫ.

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

(НЬЮ-ЙОРК, 1950)

Не пристойно ли нам будет,
Братья-воины,
Старым складом
Боевых сказаний дедовских
Повесть страдную начать
О славной гибели
Рати Игоревой –
Игорь
Святославича.
Но начаться же той нашей
Новой повести
С былей подлинных
Теперешнего времени,
А не с памятных преданий
Темной древности,
Как досель велось
По замыслу Боянову.
Тот Боян, сказитель вещий,
Если новую
Песнь кому-нибудь
Творить хотел,
То думою
Устремлялся он
По мысленному дереву
Так, как серый волк
По чисту полю рыскает,
Как орел седой
Ширяет выше облака.
В прошлом многое он помнил,
Чтобы сказывать
О начальных временах
Междоусобицы, –
Вот тогда-то и пускал он
Десять соколов
На стремительную
Стаю
Лебединую.
Чуть который упадал,
Та лебедь белая.
Наперед других и пела
Песню в очередь:
Эта – песню Ярославу,
Князю старому,
Та ли – Храброму Мстиславу,
Что зарезал встарь
Князь Редедю
Пред полками
Пред касожским,
Третья – Красному Роману
Святославичу.
Впрямь же он, Боян-гудец,
Не десять соколов
Напускал тогда
На стадо
Лебединое.
Нет, он, братья,
Пальцы вещие воскладывал
На живые струны,
Струны ж самогудные
Для князей и рокотали
Славу звонкую.
Поведем же, братья,
Повесть нашу новую
По бывальщинам
От старого
Владимира
И до нашего,
До нынешнего
Игоря.
Словно лук,
Напряг он ум свой
Воли крепостью,
Поострил его,
Как меч, он
Сердца мужеством
И полки свои,
Исполнясь духа ратного,
Понавел грозой
На землю Половецкую,
За землею Русской
Вглубь степей неведомых.
Игорь-князь тогда воззрел
На солнце светлое:
Видел Игорь, что от солнца
В поле воины
Тьмой прикрыты.
И своей дружине княжеской
Так сказал князь Игорь:
Братья и дружинники,
Лучше уж
Убитым быть,
Чем плену выдаться.
На коней своих
На борзых,
Братья, всядем же
Да разведаем-ка
Дона мы
Великого.
Пылкость князю ум
Зажгла охотой ратною
И затмила страсть
Пред ним в ту пору знаменье
Жаждой жаркою –
Изведать Дона синего:
Преломить копье хочу я
С вами,
Русичи,
О конец, – сказал он, –
Поля половецкого,
Приложить готов
Свою, будь надо, голову,
А шеломом любо
Дона пить
Великого.
О, Боян! О, соловей,
Былого времени!
Эту рать тебе бы
Песней ущекотывать!
Соловьем, как ты, порхая
В древе мысленном,
Ввысь умом, как ты,
Взлетая вровень с облаком,
Воедино вновь свивая
В славословии
Обе славы двух сторон
Потока времени,
В глубину седых веков
Тропой Трояновой
Чрез поля на горы рыща,
Так бы надобно
Петь нам песнь того Трояна внуку –
Игорю.
То не буря чрез поля,
Поля широкие,
Занесла в неверный край
Удалых соколов:
Стаи галочьи
Бегут, вишь,
К Дону синему, –
Так нам что ль начать,
Боян, внук вещий
Велесов?..
За Сулой-рекою
Кони ржут ретивые,
И уж славы звон
Звенит во стольном Киеве, –
В Новеграде затрубили
Трубы ратные,
Стяги алые стоят
В Путивле-городе.
Ждет лишь Всеволода Игорь,
Брата милого.
И сказал ему удалый
Буй-тур
Всеволод:
Брат один,
Один и свет мне светлый,
Игорь, ты,
И с тобою мы не оба ль Святославичи.
Брат, седлай
Коней своих ты борзых
Ныне же,
А мои уже заранее
Поседланы.
Для тебя у Курска, брат,
Стоят в готовности.
И Курян моих ты знаешь,
Добрых молодцев.
Под походными они повиты
Трубами,
Под шеломами
Сызмала
Возлелеяны
И концом копья, орлята,
Были вскормлены.
Все дороги им известны,
Воды ведомы;
Туги луки их,
Колчаны изготовлены,
Сабли верные
Наточены,
Навострены.
Сами скачут по полям,
Что волки серые,
Князю славы,
А себе лишь чести
Ищучи.
Тут вступил в злат стремень
Игорь
Святославович
И поехал вдоль по полю,
Полю чистому.
Заступало солнце тьмой
Дорогу Игорю;
Ночь, в лицо ему
Грозой налетной
Стонучи,
Разбудила птиц дремавших
Стаи
Хищные;
Свист звериный встал;
Вот, взбившись к верху дерева,
Кличет Див, –
Внимать велит
Земле неведомой:
Вдоль по Волге,
По Суле
И по Поморию,
До Корсуни
И до моря, до Сурожского,
До тебя,
Тмутараканское болванище.
И чрез степи без дорог,
Толпами половцы
Побежали отовсюду
К Дону синему,
Знай, скрипучие кричат телеги
В полночи,
Слыша, скажешь, —
Всполошившиеся
Лебеди.
И ведет всё к Дону,
К Дону
Игорь воинов.
А беда его
Уж птиц пасет…
И чудится,
Что трубят в оврагах волки
С грозным вызовом
И орлы зверье
На кости клектом кликают;
На щиты лисицы брешут,
На червленые…
А уж Русская земля-то

Еще от автора Георгий Владимирович Голохвастов
Стихотворения и сонеты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Любовный хлеб

Эдна Сент-Винсент Миллей (1892–1950) — первая поэтесса, получившая Пулитцеровскую премию; одна из самых знаменитых поэтов США XX века. Классическая по форме (преимущественно, сонеты), глубокая и необыкновенно смелая по содержанию, любовная и философская лирика Э. Миллей завоевала ей славу уже при жизни.Переводы из Эдны Сент-Винсент Миллей на русский язык немногочисленны. Наиболее удачными были переложения Михаила Зенкевича и Маргариты Алигер.Мария Редькина много лет переводит стихи Миллей. Её работу высоко оценили А. Штейнберг и А. Ревич, чьи семинары она посещала.


Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов (1882–1963) — автор многочисленных стихотворений (прежде всего — в жанре полусонета) и грандиозной поэмы «Гибель Атлантиды» (1938). Чрезвычайно богатое, насыщенное яркими оккультными красками мистическое ощущение допотопной эпохи, визионерски пережитое поэтом, кажется, подводит к пределу творчества в изображении древней жизни атлантов. Современники Голохвастова сравнивали его произведение с лучшими европейскими образцами эпического жанра: «Божественной комедией» Данте, «Освобожденным Иерусалимом» Тассо, «Потерянным Раем» Мильтона.


Рекомендуем почитать
Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.