Лебединая песня - [22]

Шрифт
Интервал

Я топью грозящей иду и иду,
В безвестность, хоть сердцем, мучительно-сжатым,
Как будто невольно предвижу беду?
IV
19. Давно ли в пути я?.. Года? Иль минуты?..
Иль вовсе вне времени жуткая тишь?..
Невмочь мне… Я крикнул: «Старик, почему ты,
Всё время таясь, так угрюмо молчишь?..»
20. Он чуть обернулся. Он мне не ответил,
Лишь в небо поспешно рукой указал…
С ним взором не встретясь, я мельком заметил
Худого лица истомленный овал.
21. Был строго-задумчив чернец скорбнолицый;
А черной одежды широкий рукав
Метнулся крылом всполохнувшейся птицы,
Тревожно поднявшись и быстро упав.
22. И с этим коротким встревоженным взмахом
Вдруг робости трепет мне в душу проник,
Взглянул торопливо я с вкрадчивым страхом,
Куда указал мне рукой проводник.
23. Взглянул… и увидел… Высоко-высоко
Чудовищный коршун из дали плывет,
По шири пустынных небес одиноко
На нас направляя свой гонкий полет.
24. Преследуя нас, он вдоль нашей дороги
Летит неотступно… И, словно во сне,
Внезапно весь смысл непонятной тревоги
Открылся зияющей пропастью мне.
V
25. Вдруг с яркостью страшной, восстав на минуту,
Иное в минувшем представилось мне:
Я вспомнил кровавую дикую смуту
В покинутой мною родной стороне.
26. Привиделось буйство мятежных становищ
На попранном пепле народных твердынь,
И гибель бесценных духовных сокровищ,
И гневная тишь оскверненных святынь.
27. Мне живо причудился сумрак вечерний,
Как будто кровавый, багровый закат,
И вопль озверелый бушующей черни,
И церкви горящей предсмертный набат.
28. Вновь видел я след рокового набега:
В деревне разграбленной пламень свистел;
При блеске пожара чернела телега
С горой неостывших истерзанных тел.
29. И мутно торчало сквозь дым ее дышло,
Как зверя из бездны оскаленный клык,
Как знаменье жизни непрошенно-пришлой,
Как стяг изуверческий новых владык.
30. А в отческом доме, забрызганном кровью,
Объедки от пира гостей-палачей,
И лик твой недвижный, с рассеченной бровью
Над взглядом не сомкнутых смертью очей.
VI
31. Вес вспомнилось… Ужас… И скорбь… И проклятья…
И сладостность мщенья… без слез… без молитв
В те дни, когда бились и резались братья,
Пьянея безумьем неистовых битв.
32. И было нас много, – я вспомнил, – так много
Детей этой жалкой и страшной земли,
Мы все, точно пасынки, скорбной дорогой
От матери общей в изгнанье ушли.
33. Но сетью бесчисленных узких тропинок
Все врозь разбрелись мы… Теперь – я один,
И только немой, словно призрачный инок
Со мной при наитьи знакомых картин.
34. Да в небе, в молчаньи застывшего зноя
Завистливый коршун, кружась на пути,
Назойливо будит всё то, от чего я
Так долго, напрасно старался уйти.
35. Напрасно!.. Не смыта обида насилья,
Не зажили раны бессчетных потерь:
Их память, как черного коршуна крылья,
Мрачит своей тенью мой путь и теперь.
36. И Родины очи – в душе, как и прежде.
Зовут… и забыть их призыва нельзя…
Не шел ли в песках я так долго в надежде,
Что эта тропинка – к Отчизне стезя?!.
VII
37. Напрасно!.. И чую я смутно, что влито
Предвестье недоброе в тягостный зной,
Что коршун недаром, с угрозою скрытой,
Как вестник несчастья, парит надо мной.
38. Всё ниже он кружится, злобный и жадный,
По-хищному голову набок нагнув, –
Мне явственно видится взор плотоядный
И острый, зловеще-изогнутый клюв.
39. Он словно добычу разбойничьей смёткой
В нас чует, всё глубже в пески нас гоня,
И тень его черная плавно и четко
Скользит на горячем песке вкруг меня.
40. Душа замирает… Скорее дойти бы,
В лесах от погони защиту найти…
Но вьются… и вьются тропинки изгибы…
Не видно конца роковому пути.
41. А черная птица спускается ниже,
Уверенно реет, сужая круги…
«Старик, – закричал я, – что медлишь? Иди же!..»
Безмолвный монах ускоряет шаги.
42. Вновь следом по следу иду я послушно…
Томит неотступный беззвучный полет…
А синее небо молчит равнодушно,
И яркое солнце безжалостно жжет.
VIII
43. Вдали же темнеет дремучей громадой
Зеленое царство тенистых дубов;
Дыханье лесное там веет прохладой
И запахом ягод, листа и грибов.
44. Там тихое небо над чащей глухою
С приветливой лаской безбрежно легло;
В извилистой речке, поросшей ольхою,
Нежгучее солнце играет светло.
45. Там, чудится, воздух дрожит перезвоном…
Не Русь ли встречает своих беглецов,
Вернувшихся к матери с низким поклоном,
С приветом сыновним уделу отцов?
46. О, Русь! Я – твой сын! Я, деля средь скитаний
С тобою все думы, все чувства души,
С тобой неразделен в чреде испытаний,
И ты мне уход мой, как грех, разреши.
47. Меня пред тобою враги очернили,
Со злобы твоим называя врагом:
Меж тем твое имя и честь не они ли
В грязи затоптали, поправ сапогом!..
48. Ты сбросишь их иго!.. Нас кликнешь, родная!..
Как радостно сердце забилось… Но вдруг
Всё тело обрызнула дрожь ледяная,
И выстудил душу смертельный испуг.
IX
49. Сбылось по предчувствиям… С вьющейся тропки
Сошел, на мгновенье забывшись, я вбок,
И вмиг погрузились ступни мои в топкий,
Ласкательно-мягкий, но страшный песок.
50. Я вырваться пробую… Тщетны усилья…
Лишь глубже я вязну… – «Старик, помоги…» –
Он тянет мне руку. А коршуна крылья
Свистят надо мною, смыкая круги.
51. И молится старец. Но разве теперь я
О чуде молиться могу… С языка
Срываются горько слова маловерья…
И вот опустилась монаха рука.
52. Одежды его просияли, блистая…

Еще от автора Георгий Владимирович Голохвастов
Стихотворения и сонеты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Любовный хлеб

Эдна Сент-Винсент Миллей (1892–1950) — первая поэтесса, получившая Пулитцеровскую премию; одна из самых знаменитых поэтов США XX века. Классическая по форме (преимущественно, сонеты), глубокая и необыкновенно смелая по содержанию, любовная и философская лирика Э. Миллей завоевала ей славу уже при жизни.Переводы из Эдны Сент-Винсент Миллей на русский язык немногочисленны. Наиболее удачными были переложения Михаила Зенкевича и Маргариты Алигер.Мария Редькина много лет переводит стихи Миллей. Её работу высоко оценили А. Штейнберг и А. Ревич, чьи семинары она посещала.


Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов (1882–1963) — автор многочисленных стихотворений (прежде всего — в жанре полусонета) и грандиозной поэмы «Гибель Атлантиды» (1938). Чрезвычайно богатое, насыщенное яркими оккультными красками мистическое ощущение допотопной эпохи, визионерски пережитое поэтом, кажется, подводит к пределу творчества в изображении древней жизни атлантов. Современники Голохвастова сравнивали его произведение с лучшими европейскими образцами эпического жанра: «Божественной комедией» Данте, «Освобожденным Иерусалимом» Тассо, «Потерянным Раем» Мильтона.


Рекомендуем почитать
Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.