Лебединая песня - [21]

Шрифт
Интервал

Разлад – гармонией… И лунки серебра
Вокруг кудрей сестры сложились лепестками…
LXXIII
Но вмиг… Рассеялся, как дым неуловимый,
Подводный мир… И ночь, как бездна, глубока;
Вся полулунками вдали блестит река…
И в зеркале воды – один лишь лик любимый…
Он – жив… И дышит он, желанием томимый, –
Вот, кажется, мольбы сорвутся с языка…
Сестра так явственно, так жизненно близка,
Вся – трепетность и зов… О, миг неизгладимый!
Совсем склонясь, Нарцисс к сестре почти приник…
Как близко на губах играет лунный блик…
Последняя черта пред жданным поцелуем…
Но сразу, как во сне, сестры затмился лик, –
В свое лицо Нарцисс глядит, мечтой волнуем…
«Я – ты!..» – припомнился внезапно тайный клик…
LXXIV
– «Я – ты!..» – Сестра близка… Черты двух смежных
Сближаются в одно… как образ Афродиты…
Уже Нарцисс с сестрой непостижимо слиты –
Двух зорь вечерних грусть с улыбкой двух денниц.
В Нарциссе – лик сестры без форм и без границ:
В его губах уста сестры незримо скрыты,
В его щеках горят огнем ее ланиты,
И свет его зрачков – лучи ее зениц.
Тончайших чувств ее он слышит зарожденье,
В нем каждое ее трепещет побужденье,
В мечтаниях ее поют его мечты…
А две любви – одна… Двойное наслажденье!..
«Сестра! во мне душа и плоть — твои… Я – ты!..» –
О, сказочная явь! Как дивно пробужденье!
ЭПИЛОГ

I
Но нет… Вновь новый сон… Нет больше отраженья
Нарцисса на воде: он – призрак… И быстра
В нем смена страшных тайн… Пронзающе-остра
Истома двух смертей в огне уничтоженья.
И упоителен восторг преображенья,
Когда восходят вновь, как феникс, из костра
Она – сестра-Нарцисс и он – Нарцисс-сестра
В единстве двойственном к зениту достиженья.
Прекрасно-девственны, желанья не тая,
Как новобрачные, слились они, любя…
«Сестра, тебя в себе навек я обессмерчу.
Гляжу в свое лицо: оно – твое… Ты – я…
Тирезий, смерти нет!..» И вихрь, подобный смерчу,
Умчал Нарцисса в явь двойного бытия.
II
Он дева-юноша, с глазами как сапфир…
Он целый мир вместил в себе самом, как в мире…
В нем двух естеств союз – в гармонии и мире,
В нем страсти царственной неистощим потир.
И, как хрусталь сквозной, вокруг него эфир.
Куда ни взглянет он – как в зеркале, в эфире
Родятся от него, как вздохи струн на лире,
Ему подобные: в единстве двух – весь мир.
Он — и отец, и мать рожденных без зачатья,
Он – мир, творец миров, свободных от проклятья,
Он – путь и цель… Он – жизнь, бессмертия залог.
И всеблаженство в нем – не внешность восприятья,
А основная суть его души. – «Я – бог!..»
И вечность приняла его в свои объятья.

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ.

Соната умирания

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

А. С. Пушкин

I
1. Иду я по узкой тропинке неверной,
Нащупанной опытом долгих веков
В отверженной Богом трясине безмерной
Зловещих сыпучих, зыбучих песков.
2. За ними, как марево, где-то далеко
Неясно темнеет чуть видимый лес…
Ни ветра… Ни тени… А солнце высоко
В безоблачной сини далеких небес.
3. Тропинкой опасной, извилисто-ломкой,
Идет предо мною монах-проводник,
Высокий, сутулый, с дорожной котомкой
И с посохом странника… Верно – старик.
4. Неведом мне спутник. Не вижу лица я:
На ощупь, назад не взглянув ни на миг,
Идет он, как призрак, чуть слышно бряцая
В затишьи железом тяжелых вериг.
5. Меня по извивам дорожки неверной
Ведет он, весь черный на белом песке…
И бедное сердце мое суеверно
Томится и ноет в неясной тоске.
6. А воздух полдневный недвижим.
Мне душно Мне тяжко… И в жарком затишьи песка
Иду я в молчаньи, ступая послушно
Незримой стезей по следам старика.
II
7. Я в мыслях растерян. О, как непонятно!..
Какая судьба нас свела, что вдвоем
Песчаною ширью… всё вглубь… безвозвратно
Опасной тропинкой мы вместе идем?
8. Куда? И зачем?.. Что я бросил… там… сзади?..
И если о прошлом терзает тоска,
Тогда для чего я по мертвенной глади,
Как пленник, иду по следам старика?..
9. Пошел я в дорогу своей ли охотой?
Иль странствую волей чужою гоним?
Иль этот молчащий неведомый Кто-то
Сманил и увлек, что иду я за ним?
10. Что там – за лесами? Чьи очи украдкой,
Как светоч призывный, горят впереди?..
Но тишь притаилась и дышит загадкой…
И сердце безвольно тоскует в груди.
11. А вкруг нас песок, лицемерно-пушистый,
Предательски-ласковый, мягко простер,
Как рытного бархата ворс золотистый,
Наглаженный ветром бескрайный ковер.
12. Ни звука в обманчивой зыбкой трясине…
Мучительно давит молчания гнет…
Как дальнее небо безжизненно сине!
Как гневное солнце томительно жжет!
III
13. Но… вдруг… словно проблеск в чаду наважденья…
Забрезжила память, минувшего страж,
И ожили в сердце былые виденья,
Как в мертвой пустыне расцветший мираж.
14. Картины мгновенны… И призраки смутны…
Но живо я чую… почти наугад
Семейного крова достаток уютный
И жизни безбурной надежный уклад.
15. Полей колосящихся воздух привольный,
Телег со снопами заботливый скрип…
Напев над рекою… Призыв колокольный…
И в парке шептанье задумчивых лип.
16. А в доме – старинная мебель… и книги…
Часов неспешащих размеренный стук;
Под шаг их – свиданий счастливые миги,
Мечты, и пожатья трепещущих рук.
17. Вся радость былого воскресла в мираже:
Так вот с чем разлука была нелегка!..
Но как же отверг я ту жизнь? И куда же
Иду во враждебном затишье песка?
18. Зачем в этот зной, за молчащим вожатым,

Еще от автора Георгий Владимирович Голохвастов
Стихотворения и сонеты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Любовный хлеб

Эдна Сент-Винсент Миллей (1892–1950) — первая поэтесса, получившая Пулитцеровскую премию; одна из самых знаменитых поэтов США XX века. Классическая по форме (преимущественно, сонеты), глубокая и необыкновенно смелая по содержанию, любовная и философская лирика Э. Миллей завоевала ей славу уже при жизни.Переводы из Эдны Сент-Винсент Миллей на русский язык немногочисленны. Наиболее удачными были переложения Михаила Зенкевича и Маргариты Алигер.Мария Редькина много лет переводит стихи Миллей. Её работу высоко оценили А. Штейнберг и А. Ревич, чьи семинары она посещала.


Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов (1882–1963) — автор многочисленных стихотворений (прежде всего — в жанре полусонета) и грандиозной поэмы «Гибель Атлантиды» (1938). Чрезвычайно богатое, насыщенное яркими оккультными красками мистическое ощущение допотопной эпохи, визионерски пережитое поэтом, кажется, подводит к пределу творчества в изображении древней жизни атлантов. Современники Голохвастова сравнивали его произведение с лучшими европейскими образцами эпического жанра: «Божественной комедией» Данте, «Освобожденным Иерусалимом» Тассо, «Потерянным Раем» Мильтона.


Рекомендуем почитать
Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.