Кузнец Песен - [79]
Ехали шурминские марийцы в вышитых рубахах. Кинули они родные места и теперь пробираются на север, то ли в Котлас, то ли в Пермь в поисках лучшей доли, работы и хлеба. В углу у мешков притулился нищий монах в потрепанном подряснике. Вот уже несколько дней где-то на западе идет жестокая война, а люди полны прежних забот…
Я брел по палубе в поисках места поудобнее и, перешагнув через связку каната, очутился возле оборванного бродяги в широкополой соломенной шляпе. Бродяга, прищурившись, с презрением поглядывал вокруг.
Посмотрев на меня, он кивнул головой, указывая на палубу:
— Садись, малец, рядышком. Поедем, как купцы.
Его голос показался мне знакомым. Где же я видел этого человека? И тут цепкая юная память быстро подсказала: да ведь это же тот самый оборванец, который когда-то купил у меня кривые лапти! Я невольно взглянул на его ноги. Лапти он, конечно, давно сносил, на его ногах красовались разбитые юфтевые сапоги.
— Что талы-то[17] уставил? Али узнал? — настороженно спросил бродяга, заметив мой пристальный взгляд.
— Узнал, — весело ответил я, обрадованный тем, что на барже нашелся хоть один знакомый человек. — Я тебе на Сернурском базаре лапти продал. Может, помнишь?
Бродяга удивленно поднял брови, потом, видимо, вспомнив, улыбнулся, и лицо его просветлело:
— Вот как бывает. Довелось-таки встретиться. Лапотки твои я давненько сносил. Вот видишь, другие чеботы донашиваю.
Слово за слово — и мы разговорились.
Бродяга знал множество прибауток, через каждое слово так и сыпал ими. Видать, бывалый человек, дошлый. Все-то он знал, все умел, пришло время обедать — у него нашлась и бутылочка пива, и закуска.
— Угощайся, брат, — пригласил он меня. — Чем богат, тем и рад.
Мы принялись жевать хлеб с колбасой.
— Далеко ли едешь? — спросил он у меня.
— В Вятку, хочу на работу поступить.
— Работа — это глупость, — убежденно сказал бродяга, — от работы бывает горб да грыжа, а денег — кот наплакал. Пойдем лучше со мной. Мир просторен, народ тароват, с каждого по крошке — нам кусок.
— Сейчас мало подают, — ответил я, — с голоду помрем.
— Была бы глотка, хлеб найдется, — ухмыльнулся бродяга. — А хорошо сейчас бродить! В любом стогу переночуешь, словно в перине. В лесу ягоды, на речках гуси… Хорошие гуси. Знаешь, как цыгане добывают гусей? Ну, где тебе знать. Поймает цыган гуся, голову оторвет, выпотрошит, потом набьет гуся крупой, обмажет глиной и зароет под костер. Ищи, мужик, своего гусака — нет нигде ни пуха, ни перышка, а гусак цыгану на ужин печется.
— Ты тоже так делал?
— А как же! Гусь, брат, лакомый кусок. Пойдем со мной — не пожалеешь. Вдвоем промышлять легче.
Хлеб, который я жевал, застрял у меня в горле. Я подумал, что и этот кусок он тоже, наверное, «промыслил». Мне стало не по себе, я положил недоеденный кусок на бочонок.
— Наелся? — спросил бродяга. Немного помолчав, он добавил: — Честным трудом все равно не проживешь…
В эту ночь я долго не мог заснуть, лежал на палубе, глядел в звездное небо и думал.
Когда я проснулся, было уже светло. Пошарил рукой — нет моей котомки. В котомке у меня лежал каравай хлеба и новая рубашка — подарок Глеба Николаевича.
«Утащил-таки, — зло подумал я, — а еще в товарищи звал…»
За соседним тюком послышался голос:
— Эй, Ванька, у тя ничего не сперли?
— Ничо. А чо?
— Чо-чо… Свистун-бродяга рядом с нами спал. Знаю я его, по деревням бродит, где украдет, где обманет.
— Не-е, у меня ничо не спер.
Мне было обидно, что бродяга обокрал меня, но в то же время я чувствовал какую-то радость, и на душе было спокойно. Я радовался, что не удалось Свистуну свернуть меня с правильного трудового пути.
Через несколько дней я уже был в Вятке. Нашел человека — пожилого усатого мастера, к которому у меня было письмо от Глеба Николаевича, и он устроил меня на завод учеником слесаря.
Мастерские, куда я поступил поначалу, были предприятием полукустарного толка. Рабочих там было всего десятка два-три. Почти вся работа делалась вручную. Хозяин и не думал механизировать производство, благо шла война, и на любую продукцию был спрос.
За короткое время я переменил не одно место работы: после мастерских попал на лесопильный завод, потом на льнопрядильную фабрику Булычева, работал на кожевенном заводе-братьев Долгушиных. Жизнь мяла, толкла, перетирала меня, и, я быстро взрослел.
Однажды в воскресенье, возвращаясь из читальни, на улице нос к носу я столкнулся с отцом Федором, сернурским священником. Он сразу узнал меня, хотя за последнее время я сильно вырос и стал шире в плечах. Он же не изменился нисколько, все такой же тощий и смуглый, и даже ряса на нем-была старая, прежняя. Он удивился, что я разгуливаю по губернскому городу, расспросил меня обо всем и потом сказал наставительно:
— Зря, зря ты в город подался. Марийскому мужику не пристало жить в городе. Марийцу сама история предопределила жить среди природы: в лесу, на берегу реки. Вот скажи, ты тут говоришь по-марийски?
— Нет. С кем же тут говорить? Тут все по-русски разговаривают, на то и город.
— Так и язык родной забудешь! — укоризненно покачал головой отец Федор. Потом он порылся в своем саквояже, вытащил какую-то газету и протянул мне. — На вот, почитай. Тут, в Вятке, выпущена, на марийском языке.
Имя Оки Ивановича Городовикова, автора книги воспоминаний «В боях и походах», принадлежит к числу легендарных героев гражданской войны. Батрак-пастух, он после Великой Октябрьской революции стал одним из видных полководцев Советской Армии, генерал-полковником, награжден десятью орденами Советского Союза, а в 1958 году был удостоен звания Героя Советского Союза. Его ближайший боевой товарищ по гражданской войне и многолетней службе в Вооруженных Силах маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный с большим уважением говорит об Оке Ивановиче: «Трудно представить себе воина скромнее и отважнее Оки Ивановича Городовикова.
Приключенческая повесть албанского писателя о юных патриотах Албании, боровшихся за свободу своей страны против итало-немецких фашистов. Главными действующими лицами являются трое подростков. Они помогают своим старшим товарищам-подпольщикам, выполняя ответственные и порой рискованные поручения. Адресована повесть детям среднего школьного возраста.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.