Курдский национализм. История и современность - [5]

Проблемы полинационализма, как сосуществования в рамках единого государства нескольких этнических, конфессиональных и иных сообществ с высокой степенью внутригрупповой политической мобилизации в современных нам государствах могут быть изучены на примерах различных форм проявлений этнического партикуляризма в таких странах, как Босния и Герцеговина, Турция, Бельгия, или даже Перу и Боливия, что свидетельствует о том, что этнический партикуляризм и его политические манифестации имеют во многом универсальный характер, однако сами политические проявления национализма далеко не всегда ведут к социальным конфликтам, а имеют по своей природе латентный характер. Кроме того, опыт ряда полиэтнических стран свидетельствует во многом и о том, что сама многонациональность, как государствообразующий фактор, может становиться стабилизирующим элементом, призванным минимизировать социальные конфликты в тех обществах, где имеет место определенный антагонизм между враждующими, но отнюдь не исключающими друг друга национальными (или националистическими) идеологиями.

Как отмечал российский курдовед М.С. Лазарев, «национализм — это социальная категория со сложной эпистемологической структурой, которая требует междисциплинароного подхода и является предметом изучения как с исторической, так и с актуально-политической точек зрения»[11]. М.С. Лазарев отмечал, что в ближневосточном регионе отсутствуют общие критерии в политике отдельных стран, которые объединили бы специфические проявления национализма отдельных народов в общенациональной политике и идеологии отдельно взятой страны, а опыт межнациональных и межрелигиозных конфликтов в таких разных по своей структуре и этническому составу странах, как Турция, или, к примеру, Ливан говорит о том, что кризис понятия ближневосточных национальных государств в том виде, в котором они воспринимаются многими до сих пор, носит достаточно обостренный характер.

Превалирующий в современной научной историографии модернистский подход к определению понятия национализма был сформирован в начале 80-х годов прошлого столетия такими учеными, как Эрнест Геллнер («Нации и национализм», 1983), Бенедикт Андерсон («Воображаемые сообщества», 1983) и Эрик Хобсбаум. Теренс Ренджер («Изобретение традиций», 1983). До середины XX века в Европе были популярны концепции нации, которые апеллировали к таинственному зову крови, почвы, территории, то есть основывались не на личном решении индивида о принадлежности к тому или иному национальному сообществу, а на неком общественно-воображаемом фантоме, по отношению к которому любые личные предпочтения казались вторичными. Демифологизация подобных традиций и являлась главной исторической миссией сторонников модернистских подходов к определению феномена национализма. Основной постулат которых, пожалуй, сводился к тому, что нации возникают не потому, что существует общий язык, территории и культура, а потому, что каждый индивид в отдельности принимает решение принадлежать к единому сообществу, именуемому нацией, а только потом обосновывает это целым комплексом условий, таких как язык, культура, территория. Общим явлением для сторонников модернистского подхода к национализму, как общественному явлению, является то, что национализм, равно как и патриотизм — это не естественные, или не примордиальные явления. То есть, согласно мнению модернистов, идеалистическое утверждение, что конкретная нация «существует вечно» в корне неверно. Другими словами, здесь коренится самый важный научный вопрос о тем, что возникает ранее: нации или национализм? Ответ на него сразу выявляет сторонников примордиальных подходов, практически не представленных в серьезной историографии по данному вопросу, отстаивающих указанный тезис о том, что «нации существуют вечно».

Русский философ Александр Зиновьев предполагал, что нужна некая минимальная численность «человейника», чтобы возник народ. Если же народ распадается на части, то воссоединить его очень сложно, а социальные законы порождают тенденцию к одноплановой ориентации сознания. При этом, появление наций и сообществ, именуемых национальными государствами, является «высшей ступенью эволюции, за которой следует новый этап — создание сверхсообществ»[12]. В работах российских исследователей В.А. Тишкова и В.А. Шнирельмана национальная идеология иногда апеллирует к языку, иногда — к религии, к идейным основам существования общественно-политического строя, но представляет собой, как нация (если она существует в условиях демократического режима) подвижную, меняющуюся категорию. При этом отечественные авторы акцентируют внимание на том, что в мировой науке утвердилось мнение о наличии двух типов наций: этногенеалогических (культурных) и гражданско-территориальных, в связи с чем встает вопрос о степени зрелости этнокультурных наций в их географических пределах для формирования «общей судьбы», лежащей в основе общенациональной мобилизации.

Указанные же выше западные исследователи, и в первую очередь Бенедикт Андерсон, предложили рассматривать феномен национализма, как и сами нации и чувства национальной принадлежности, как некие конструкты, возникающие в представлениях людей в результате коммуникации и социального взаимодействия, рассматривая их, как феномены эпохи модерна, то есть явления, возникшего не раньше начала периодизации Новой истории, т. е. не ранее XVIII века. Эта точка зрения на протяжении более тридцати лет являлась одной из определяющих в формировании историографии по исследованию феномена национализма, берущего начало с эпохи немецкого романтизма, представленных Иоганном Годфридом фон Гердером (1744–1803), Иоганном Фихте (1762–1814), которые видели единство нации в «сплочении человеческих душ, объединенных чувством общности географии, климата, которое выражается в формировании собственной исторической традиции, языка, литературы, образования, манер, обычаев»