Старик принялся искать подходящую ветку — подлиннее, с крепким суком на конце, а когда нашелся такой шест с крюком, дед и внук стали кружить среди деревьев, выглядывая в кронах сушняк; старый Эхеди цеплял сухую ветку самодельным багром за середину и командовал:
— Посторонись, Дюрка!
Затем старик резко дергал багор, отчего ветка с треском летела вниз, засыпая ему за шиворот целые пригоршни снега — к вящей радости мальчика, которого страшно веселило, что дедушка становился совсем, ну совсем как ходячая сахарная голова. Порой, однако, исполненный самоуверенности и отваги старый воин покушался на такую добычу, которая ни за что не хотела поддаться, даже когда он подтягивался на шесте, отрывая подошвы от матушки-земли. И напрасно дед болтал ногами в морозном воздухе, ветка-великан не желала трещать, не снисходила даже до скрипа.
Нависевшись таким манером, старик обычно менял команду:
— Выручай, Дюрка!
Но Дюрка как-то ухитрялся на мгновенье раньше, чем дед позовет, ловко, по-кошачьи вскарабкаться на шест — и под громкий выстрел сухого дерева стар и млад летели в сугроб, а потом выбирались оттуда, смеясь и облизывая снег со щек. Гордые своим подвигом, они весело и громко кричали, ловя затем раскрасневшимися ушами отголоски звуков, блуждающих в белой тишине застывшего леса.
Наконец сани оказались до того нагруженными, что пришлось всю кучу крепко-накрепко перевязать поперек и даже утоптать, чтобы колючие сухие ветки не разболтались, не перессорились и не разошлись в конце концов в разные стороны. Затем самый старый и самый молодой Эхеди впряглись в лямки и повлекли поклажу к дому.
Кто бы мог подумать, что груженые салазки только веселей побегут?
— Вот бы отец нас сейчас увидел! — гордо сказал мальчик.
— Ничего, дружок, — ответил старик, — там, в Лесистых Карпатах, тоже люди нужны.
— А правда, дедушка, что Арпад через те горы венгров привел?
Старик испугался вдруг, что на этот раз не сумеет внуку истинную правду ответить. Что ж тут поделаешь, бедному человеку несподручно умом в такие дали пускаться; и как нарочно, название злосчастного места совсем стерлось из памяти, а ведь знал, знал когда-то старик, какое было имя дано перевалу, через который пришли венгры под водительством Арпада.
— Там где-то они проходили… — ответил он наконец.
— Правда, дедушка? Правда? — не отставал Дюрка.
Тут, к счастью, добрая судьба, та самая, что день и ночь печется о чистых сердцах, вывела им навстречу чудо-птицу.
— Глянь-ка, глянь, зяблик! — воскликнул дед.
А тем временем, пока знаменитый Верецкий перевал превращался в лесную птаху, путники вышли на берег тихо лопочущего крохотного ручейка, со смиренным упорством пробивающего себе путь в снегу.
— Передохнем, что ли, маленько, — молвил старик, собираясь испить родниковой водицы.
Оставив салазки на тропе, они прошли по бережку чуть глубже в лес и в удобном месте утолили жажду. Свежей и приятной на вкус оказалась вода, но и глазам нашлась отрада в том удивительном лесу: с обоих своих берегов ручеек смыл снег и лед, а на их месте развел мох и нежно-зеленую травку. Глянув вдоль изумрудно сверкающей ленты, они заметили вдруг косулю, так же, как и люди, пришедшую на водопой. Напившись, она посмотрела на пришельцев, удивляясь, зачем понадобилось им вторгаться в ее мирные владения, но было видно, что людей она не боится.
— Почему она не испугалась, дедушка?
На лицо старика, прежде чем он ответил, опустился какой-то особенный покой.
— Запомни: косуля волка, а народ душегуба издали чует.
И после таких дедовых слов они вернулись к своим саням, впряглись и спокойно, не спеша тронулись в путь. Солнце сменило уже свой серебряный свет на золотой и стало пуще пригревать, да и дорога пусть тихонечко, плавно, но все же пошла в гору. Так шагали они по белоснежному склону под ласковыми золотыми лучами, а у Дюрки из головы все не выходила мысль о том, до чего же у него отец храбрый воин!
— А вы, дедушка, были солдатом? — вдруг спросил мальчик.
Старик, прищурившись, глядел в ясное небо.
— Я больше чем солдатом был!
— Больше?
— Да, больше. Потому что от моих дел захлопал бы себя по коленке не то что Франц Йошка — сам Лайош Кошут, а то и великий Ференц Ракоци!
И Дюрка увидал, как дед его сейчас, в зимнюю пору своей жизни, весь как бы засветился удивительным светом.
— От каких таких дел? — не давал покоя внук.
— Да от таких… — Лучистые глаза деда становились все теплее. — Был я в ту пору молодым парнем, ум мой быстро летал, высоко-высоко мог подняться, и потому в одно воскресное утро глянул я на все, что делается кругом, во всем мире. И увидал, как несметное множество народа в бедности жизнь влачит, и решил тому горю помочь.
— И помогли, дедушка?
— Да, Дюрка, помог. Самых лучших людей собрал я вместе, сам вышел вперед и такие слова сказал: взгляните, как плохо все в мире устроено. Оттого плохо, что праведного человека угнетают лжецы, трудящего угнетает разбойник, а бедняка — богатей. Поклянемся же всю неправду стереть с лика земного, а на месте ее устроить мир справедливый. Вперед, высокую нашу клятву умом и верою сердца скрепив, на правое дело!..
