Крыло беркута. Книга 1 - [5]
На одном из таких собраний Исянгул и объявил:
— Вы — как хотите, а я не могу больше терпеть. Уведу свой род.
На вопрос: «Куда?» — ответил не задумываясь:
— Куда глаза глядят! Туда, где орда не достанет.
А вышло: бежал от волка, набежал на медведя.
Спасаясь от ногайского гнета, кара-табынцы уходили все дальше от родных мест, пока не приткнулись к многолюдному племени. Думалось: хоть и не свое племя, а все ж не чужой народ, и лучше уж подчиниться ирехтынцам, чем стать жертвами искателей барымты. В конце концов можно поладить даже с людьми, говорящими на другом языке, а тут, авось, удастся и жить сносно.
Только не всегда в жизни получается так, как тебе хочется. Точно воронье, высматривающее падаль, кружили ханские баскаки в поисках добычи и по земле ирехтынцев. Ушел род кара-табынцев от когтей ногайских баскаков, но оглядеться не успел, как угодил в когти баскаков казанских, ибо племя Ирехты платило ясак в казну казанского хана.
Долго Исянгул не мог смириться с этим. Возмущался: «Волк, серая ли у него шкура, черная ли, все одно — волк! Какой бы из них не зорил стадо — разницы нет…» Горевал, сожалея, что покинул отчий край. Но что теперь было делать? Разве лишь устроить засаду на баскака и перерезать его ненасытное горло.
Исянгул понимал: так от ханской власти не спасешься, ибо она, власть, подобно тени, неотступна. Уберешь одного баскака — явится другой. А все ж… Все ж, пока явится, пройдет сколько-то времени, а за это время, глядишь, выпадет путь в иные, более благополучные края.
Если втемяшится человеку в голову навязчивая мысль, то ни о чем другом он уже думать не может, и сон от него отлетает. Потерял в те дни покой Исянгул, отчаянная мысль сверлила и сверлила его затуманенный усталостью мозг. И чем сильнее становилось желание исполнить задуманное, тем смелей стучало сердце.
Оставалось ждать подходящего случая.
Ясак у ирехтынцев и в соседствующих с ними племенах собирал свирепый баскак по имени Суртмак. Понятно, в одиночку он не ездил, сопровождало его не меньше десяти охранников, а к башкирам построптивей могло последовать за ним и целое войско. Прибыв в становище, Суртмак несколько дней пировал — пил в лучших юртах медовку, бузу и кумыс, наедался до отвалу, затем приступал к делу. Дело у него известно какое: набрать побольше скота, мехов, съестных припасов. Тут уж вынь да положь, что бы он ни потребовал. Баскаку ждать недосуг. Дабы не умалить достоинство своего повелителя — хана, он дважды одно и то же не повторит, о сказанном напомнит плеть.
Так же, как в других местах, в племени Ирехты ясачная повинность раскладывалась на всех в равных долях. Такой порядок был выгоден для верхушки племени, она теряла не так уж много, но для остальных выполнение повинности оборачивалось сущим разорением. Размер ясака зависел от прихоти сборщика, ясно установленных пределов не имел, баскак и его люди брали все, что попадалось на глаза, отчего страдал даже предводитель племени: ему-то с разоренных что взять?
Предводителю тоже полагается кус, и народ притерпелся к этому. Что свой турэ, когда хан, как говорится, сидит в печенке да баскак — на горбу!
Велики нужды ханские, но и о своих нуждах баскак не забудет, урвет, сколько надо, и для себя. Такие, как Суртмак, в ведомых лишь им самим местах копят неведомые хану богатства.
Суртмак не терпел недоимок, не оставлял в долг ни одной головы скота, ни одной меры меда, ни одной шкурки. Что будет завтра, то — завтрашнее, дорого то, чем владеешь сегодня. Была у баскака тайная мысль: поскорее накопив богатство, набравшись сил, зажить более независимой жизнью.
Лучшая пора для сбора ясака — поздняя осень, когда скот откормлен, мед запасен и охотники уже бьют пушного зверя. Но ныне Суртмак заявился к ирехтынцам намного раньше обычного, как раз к ежегодному йыйыну — собранию племени, к которому приурочивались состязания и увеселения. Удивленному народу объявил:
— Урусы пошли войной на Казанское ханство. Наш повелитель вступил в жестокую битву…
Воспользовавшись случаем еще сильней устрашить и без того испуганных людей, баскак добавил:
— Случись, что победят кяфыры[13], — все взовьется пеплом, не останется от вас ни племени, ни семени.
Это надо было понимать так: великие нужды правоверного хана еще более возросли, придется уплатить больший, чем прежде, ясак, к тому же задолго до осенних прибытков. Какие уж тут игры, какое веселье! Всего лишь раз в году мог человек увидеть вместе всех своих соплеменников, порадоваться, глядя, как они состязаются в силе и ловкости, уменье и сноровке, послушать остроумных сэсэнов[14], но вот явился баскак, чтобы лишить и добра, и единственного праздника, подсыпать соли в давнюю незаживающую рану.
Суртмак, испортив праздник, и сам пировать не стал, сразу приступил к сбору ясака. Народ роптал, злость рвалась из оскорбленных душ наружу, но баскака это не обеспокоило. Продолжая свое дело с пущей свирепостью, он полоснул плетью нескольких строптивцев. В числе пострадавших оказался и Тимербулат, отец Биктимира.
Старику вроде и терять-то было нечего, лишь пару лисьих шкурок приберег на шапки себе и сыну, а потому вначале он смотрел да помалкивал. Но когда Суртмак потянулся к лисьим шкуркам, Тимербулат, забывшись, схватил его руку и тут же отшатнулся, получив тычок в грудь. Едва устояв на ногах, старик взмолился дрожащим голосом:
Приключенческая повесть известного башкирского писателя Кирея Мэргэна (1911–1984) о пионерах, которые отправляются на лодках в поход по реке Караидель. По пути они ближе узнали родной край, встречались с разными людьми, а главное — собрали воспоминания участников гражданской войны.
Вторая книга романа известного башкирского писателя об историческом событии в жизни башкирского народа — добровольном присоединении Башкирии к Русскому государству.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.
Описываемые в романе события развертываются на одном из крупнейших нефтепромыслов Башкирии. Инженеры, операторы, диспетчеры, мастера по добыче нефти и ремонту скважин — герои этой книги.
Роман о борьбе социальных группировок в дореволюционной башкирской деревне, о становлении революционного самосознания сельской бедноты.
Роман повествует о людях, судьбы которых были прочно связаны с таким крупным социальным явлением в жизни советского общества, как коллективизация. На примере событий, происходивших в башкирской деревне Кайынлы, автор исследует историю становления и колхоза, и человеческих личностей.