Крыло беркута. Книга 1 - [7]

— Хи-хи-хи… — меленько захихикал Суртмак. — Ну и шутник же ты, Исянгул-турэ! Оставлю, оставлю я тебя вместо себя! Скоро пред ханским ликом предстанешь…

Когда уже стемнело и народ в становище угомонился, вдруг нарушил тишину над Меллой собачий лай. Кто-то громко выругался, собака взвизгнула и жалобно заскулила. Немного погодя раздался отчаянный девичий крик, но тут же оборвался, и снова воцарилась тишина.

Наутро Суртмака нашли в гостевой юрте мертвым. Лицо его почернело, глаза, вчера лишь недобро глядевшие на мир сквозь узкие щелочки, вылезли из глазниц, язык вывалился, на шее, с обеих сторон, темнели кровоподтеки. Баскак был задушен.

Исянгул-турэ быстро установил виновного. Перед толпой выставили связанного егета.

— Этот егет уже был наказан за то, что поднял руку на слугу великого хана, — гневно вскричал Исянгул. — Но урока он не извлек и содеял такое, чего в нашем роду не бывало: самочинно порешил человека! Да какого человека! Слугу великого хана, баскака. Почтенные! Мы не можем оставить виновного у себя. Отправим его на суд к самому великому хану. Пусть там держит ответ…

Что-то слишком напирал Исянгул-турэ на величие хана. Впрочем, это и понятно.

Происшествие, грозившее тяжелыми последствиями, настолько поразило всех, что больше никто не издал ни звука.

Виновного под охраной повезли на далекий суд.

А через несколько дней пришла весть: убийца сбежал в пути.

Исянгул-турэ облегченно вздохнул. Он ждал эту весть.

3

Егет, получивший в краю тамьянцев имя Биктимира, убив баскака, принес многим несомненную пользу. Пока хан назначил нового баскака, там, где ясак не был собран, за дело это взялись предводители родов и племен и сами же отправили собранное в Казань. Так люди пострадали меньше: свой турэ все же знает, у кого сколько взять, меры не теряет, потому что лишь последний глупец рубит сук, на котором сидит. Если кто и прихватил лишнего, так себе, на своей земле оставил, не отправил куда-то.

Таким образом, происшедшее возле устья Меллы коснулось не только кара-табынцев, но и соседних родов и племен, порадовало не одного лишь Исянгула, но и других турэ. Тот же Шакман, предводитель тамьянцев, узнав об убийстве Суртмака, едва скрыл радость.

Когда Биктимир отоспался, Шакман призвал его в свою юрту, чтобы снова порасспрашивать и попутно выяснить, какой силой располагает Исянгул.

— Худо твое дело, — припугнул он егета. — За Суртмака будут мстить, хан это дело так не оставит. Потребует, чтобы нашли убийцу. Что мне тогда делать? Самого ведь за горло возьмут.

— Я не попадусь, Шакман-агай, чуть что — скроюсь.

— Не в тебе только дело. Ведь и мне перепадет за то, что укрыл убийцу баскака. Понимаешь?

— Сейчас же уехать, что ли?

— Дурень! А куда? Где тебя ждут?

— Так об этом я и толкую, Шакман-агай. Беглому податься некуда: в лесу — темно, в степи — светло, далеко видно. Куда мне теперь?..

— Как же ты решился на такое дело, а? За что убил баскака?

— Да уж вышло так. Сгоряча…

Биктимир тяжело вздохнул и, смущенно потупившись, как это делают лишь совестливые люди, продолжал:

— Была у меня, Шакман-агай, девушка на примете, к свадьбе дело шло. И отец мой, и мать были согласны. Хотели с осенней охоты потратиться. Не судил аллах… — Егет сглотнул подступивший к горлу комок. — Суртмак собрался отправить меня в каменоломню. Я под стражей сидел. Ночью услышал ее крик. Стража своя была — я сумел уйти в темноте. Пометался туда-сюда, догадался заглянуть в гостевую юрту. А там Суртмак одежду с нее р; вет. Ну, я разум и потерял…

— А невеста-то твоя теперь где?

— Где ж ей быть? Там слезы льет…

— Звать ее как?

— Минзиля.

— Сплоховал ты, егет. Надо было ее с собой позвать.

— Так сам же знаешь, Шакман-агай, я не из становища бежал. Буду жив-здоров — вернусь я туда, заберу ее.

— Кто ж тебе ее отдаст? Турэ твой опять повелит схватить тебя. Я вот тебя тут скрываю, но ведь не все такие, как Шакман…

— Доведет, так я и самому Исянгулу голову сверну. Будет другим урок, как сородича в рабство, а девушку на позор отдавать!

— Хра-абрый ты! Но таким и надо быть, — неожиданно поддержал Биктимира Шакман-турэ. — Я тебе помогу. Когда шум немного уляжется, слетаешь в свое становище. Дам тебе пяток наших егетов. Они у нас не из робких. Вихрем налетите. Отомстишь Исянгулу, гнездо его тряхнешь, возьмешь свою невесту — и обратно. Только не прямо — попетляешь, след запутаешь на случай погони…

Тут Шакман спохватился: да ведь он выкладывает чужаку свои сокровенные мысли, раскрывает затаенную думку!

Жила эта думка с тех пор, как произошла стычка с проходившими мимо кара-табынцами. Хотелось Шакману проучить дерзкого Исянгула. И не только проучить, — коль подвернется случай, ослабить и подчинить себе его род.

Давняя заветная мечта Шакмана — собрать вокруг себя, то есть покорить слабые окрестные племена и самостоятельные роды, возвысить свое племя всем — даже самому хану — на удивление. Но в отношении кара-табынцев он пока что ничего не мог предпринять: за ними стояло племя Ирехты, за Исянгулом стоял Асылгужа-тархан[16], каким-то образом добившийся расположения Казани.

Сам аллах послал Шакману грешного Биктимира, и было бы непростительным не воспользоваться этим. «Его руками я поймаю сразу двух зайцев, — самодовольно подумал Шакман. — Разорю гнездо Исянгула, а то больно быстро входит в силу. И предстану в выгодном свете перед ханом: если что — все объясню отмщением за смерть Суртмака».