Кровавая графиня - [5]
— Что там происходит? — изумился гость. — Весь приход давно погрузился в сон. Что за шум и грохот в ночной тишине?!
— Тсс! — одернул его священник, продолжая напряженно вслушиваться в суматошные звуки, доносившиеся, казалось, из кухни. Затем послышалось хлопанье дверей, гомон разных голосов.
Неожиданно раздался ужасный крик. Хозяин и гость замерли, словно окаменели, но тут же пришли в себя, кинулись к двери.
Ян Поницен нащупал ключ, отпер дверь и чуть было не столкнулся со служанкой. В грубой рубахе, со свечой в руке, она, едва переводя дух, кричала:
— Ваше преподобие, ради всего святого, быстрее, быстрее!
— Что случилось?
Ответа он не получил, но как только перед ними отворилась дверь кухни, понял, в чем дело. Первое, что они увидели в свечном мареве, была жена священника. В ночной рубахе, с распущенными волосами, босая, она в бесчувствии лежала у двери, а одна из служанок, склонившись над ней, отирала лоб мокрым полотенцем.
— Мы уже крепко спали, — поведала она, — когда вдруг кто-то дико застучал в окно, потом в дверь кухни, зовя на помощь. Госпожа и я вскочили с постели и кинулись на кухню. Только мы отворили дверь, эта девушка повалилась на пол, а госпожа вскрикнула, зашаталась, схватилась за сердце и упала, как мертвая.
Взоры обоих мужчин обратились туда, куда указывала пальцем служанка. На полу недвижно лежала ничком нагая девушка, чуть прикрытая платком. Рука, которая, наверное, до этого держала платок, бессильно прижималась к бедру. Тело было залито свежей, алой кровью, струившейся из множества ран.
Когда они подступили ближе, их обуял неописуемый ужас. Из девичьих щек были вырваны куски мяса, вся грудь была растерзана, будто клыками хищного зверя.
— Живо воду и чистое полотно! — распорядилась попадья, которую уже успели привести в чувство.
Она тут же схватила кувшин с водой и склонилась над девушкой. По щекам ее безостановочно катились слезы — она омывала раны, смазывала их маслом, обвязывала и жалобным голосом то и дело приговаривала:
— Бедняжка, бедняжка…
— Это Илона Гарцай, — отозвался наконец Ян Поницен, — я знаю ее. Она не из местных, а откуда-то с Нижней земли[16]. По воскресеньям ходила в церковь. До чего любила слушать проповедь! Помнится, при пении псалмов ее голос в храме звучал особенно звонко. Несчастная девушка!
От холодной воды и прикосновения мокрой ветоши Илона Гарцай на мгновение очнулась. Она открыла глаза и испуганно оглядела склоненные над нею фигуры.
Священник опустил на лоб девушки нежную, мягкую руку и обратил к ее измученному лицу сочувственный, согревающий взгляд.
— Кто тебя так изувечил, дочь моя? — тихо спросил он.
В кухне воцарилась глубокая тишина.
Илона едва слышным шепотом выдохнула:
— Графиня…
Снова воцарилось молчание, но Ян Калина прервал его. Только теперь жена священника и служанки заметили его.
— Теперь-то, преподобный отец, вы измените свое мнение касательно Алжбеты Батори?
Священник не ответил. Он лишь смотрел на несчастную девушку, на ее глаза, которые вновь закрылись, и молвил как бы про себя:
— Ее уже спасти невозможно. Упокой, Господи, душу.
Едва он договорил, как на улице раздался шумный топот копыт. Все замерли, когда топот стих у приходского забора и ворота загудели от резких ударов.
— Откройте, откройте!..
В пронзительном, высоком голосе кричавшего была такая угроза, что все невольно содрогнулись.
Никто, однако, не шелохнулся.
— Высадить ворота! — послышался опять режущий слух голос, и ворота заскрипели.
В кухне все еще стояли в нерешительности. Священник был охвачен тревогой. Он подошел к Калине и в испуге проговорил:
— Сын мой! Это гайдуки Алжбеты Батори! Если они найдут тебя, ты пропал! Пойдем! Живо! — Схватив гостя за руку, он увел его через двойные сени в свою светлицу.
В эту минуту по приходу пронеслось гулкое громыхание, ворота не выдержали напора нападающих, створки резко разлетелись и с грохотом ударились о стены.
Ян Поницен открыл окно и ставни. В светлицу ворвался поток свежего воздуха.
— Беги, — шепнул он Калине, — беги что есть мочи. И как можно дальше отсюда. Здесь ты никогда не будешь в безопасности. Бог тебя храни!
Калина, тронутый участием своего спасителя, горячо пожал его руку и, не произнеся ни слова, ловко выскочил в окно.
Ян Поницен снова поспешил на кухню.
Одновременно с ним ворвался туда и маленький мужичок отталкивающей внешности. Что за лицо, Бог мой! Широченные губы, черные изъеденные зубы и мелкие мышиные глазки. Низкий лоб, отчасти покрытый щетинистыми рыжими волосами. А нос торчал, как настоящая скала! Желтоватое лицо бороздила злобная усмешка. Он остановился, при этом правое плечо оказалось гораздо выше левого, так как левая нога была намного короче. Он весь гнулся к полу, будто придавленный тяжестью солидного горба, резко, выпиравшего из спины и еще более, казалось, укорачивавшего и без того приземистую фигуру. Вдоль изуродованного тела висели длинные руки, достигавшие до колен. Кончались они большими, широкими ладонями с длинными лопатообразно расплющенными пальцами.
При виде подобного уродца любого взяло бы сомнение, действительно ли это человеческое существо. Но это был человек, и звали его Фицко.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.