Кровь боярина Кучки - [200]
И, едва он двинулся к двери, Вевея пала на колени, поползла, схватила полы его платья:
- Не уйди-и-и-и!..
Разжимая её пальцы, он твердил:
- Такова судьба, сестрица. Такова судьба…
Встав, намотав слезы на кулак, она спросила сухо:
- Стало быть, уйдёшь? Не пожалеешь?
- Всех жалею в этом мире, - бормотал скиталец. - И тебя жалею, и себя… Ради всех облекусь в куколь… Дозволь уйти…
Она вздохнула.
- Стало быть, не пожалел…
- Названый отец мне завещал, - твёрдо сказал Род, - «не желай жены, а желай сына». Вот за сыном и иду.
Вевея, по всей видимости успокоившись, произнесла:
- Слишком скороверты твои мысли, Родушка… Ну немного погоди. Коня хоть тебе дам в дорогу. Чтоб побыстрей добраться. Обождёшь?
Он кивнул: конечно, не расстраивать же бедную.
Мелкие оконца, глядящие на север, потемнели. Так и не успел он заменить в оконнице пузырь, пробитый из рогатки шалунами, с хохотвой снующими по улице… А ведь придётся на ночь глядя путешествовать. Зато не на своих двоих, на конских четырёх. Да и ночь в июне - хоть узоры вышивай!
Однако долго не было Вевеи…
Вот загрохали шаги. Но не её. Мужские. Множество шагов…
Род вышел в сени, не успев сообразить происходящего. И тут же тесно окружён был кметями, сверкающими бердышами, сжимающими руки за спиной сыромятным вервием.
- Пойман ты, убийца Пётр Кучков Степанов сын, князем Владимирским и Суздальским Михайлой Гюргичем! - Жестокое оповещение звучало грозным приговором.
Род не сопротивлялся. Да было бы и вовсе бесполезно. Много пришло кметей. Хотя, случись это гораздо раньше, с бородачами имел бы дело не овен, а пардус.
Вот его свели с сеней, с крыльца и повалили на телегу.
В распахнутых воротах у вереи ждала рыжуха.
- Не мне, так никому! - кликушей завопила сумасшедшая Вевея. - Самому Богу не достанешься!
Быстро потеряв её из виду, он запоздало повторял завет: «Обнятого остерегайся!»
10
Должно быть, ещё Гюргий позаботился об этом каменном узилище. Давненько подневольные кроты прорыли Боровицкий холм. Ступени тёрты-перетёрты. По уходе людей с факелом узник будто бы ослеп, оглох - такие тьма и тишина! Храпы сняты с рук. До чего же холодны мёртвые стены! В углу поганая посудина попалась под ногой. В ином углу - охапка хлеб но пахнущей соломы. Приятно было лечь на неналёжанное ложе из неё, хотя и жёстко стало тут же: с соломой поскупились.
Род призадумался о близкой смерти. Сбывалось предсказанье жертвенных костей. Сварожья воля! По памятным словам Букала и Богомила Соловья позорной будет его смерть. Он ждал её в порубе Азгут-города; затем под бичом Сурбаря, кинутый злобою Текусы в толпу полона; затем в земляной яме кутыря Ольговича; затем в амбаре под охраною двух торков, будучи распят на большом щите; затем в избе у киевской переспы, куда обманом заключил его Ярун Ничей, и… и… конечно, на столбе, где должен был сгореть во исполненье мести Владимира Давыдовича под Черниговом; и, наконец, недавно под Владимиром, когда три ката хотели умертвить его, как Бараксака бродники. Смерть многажды дразнила, как бы с наслажденьем нагоняя страх. И он боялся, хотя не очень в неё верил. А потому не так боялся, как хотелось косарихе. Теперь же верит. Но без страху. Нет, положа руку на сердце, есть страх. Сосущий страх не перед смертью, перед пытками. Их приходилось видеть, не испытывать. Теперь придётся испытать.
Удастся ли найти в себе ту крепость, что помогла достойно умереть боярину Коснятке? Казнь сама не так страшила, как бы лихо ни была придумана. В минуты казни муки коротки. При пытках же смерть будет дожидаться в стороне, не поторопится. Вот тут и продержись!..
Лязгнули засовы. Яркий факел осветил каменный свод. Род сослепу не сразу и узнал, кто перед ним. Сперва по голосу определил. О, до чего же голос добр!
- Не ожидал увидеться с тобой в темнице, Пётр Степаныч! - Боярин Якун Короб велел стражникам закрепить факел на стене, послал их вон, прикрыл за ними дверь.
- Сто раз просил тебя не называть меня Петром, - встал с соломенного ложа узник, разодрал у полы платья шов, извлёк перстень Жилотугов. - Вот…
- Знаю, знаю, - взял боярин перстень, покрутил перед глазами и не отдал. - Представлю государю моему Михайле Гюргичу. Убедит ли князя сия реликвия, не ведаю. Уж очень много оглагольников… - Боярин помолчал и досказал сурово: - Главный оглагольник Яким Кучкович. Он упорно именует тебя братом. Ну и сын его нероженный[513] твой тёзка Пётр на виске сказывал, как вы с Якимом называли друг друга братьями. И Анбал Ясин ту же молвку повторял. А уцелевший свидетель злодеяния Кузьма Кыянин видел, как ты вышел из дворца с отрубленной десницей убиенного…
- Дозволь, боярин, мне самому все рассказать тебе потонку, - попросил Род.
- С тем и навестил тебя перед застенком, - оперся на стену любитель дружеских застолий, - весь внимание.
Род исповедовался без утайки: начал со встречи, когда Андрей обрёк его на казнь, окончил пешехоженьем по Владимирке с выхолощенной сумой. И тут же на расспросы Короба назвал свои иные злоключения с тех пор, как оба не видались после битвы у Большого Рута.
- Уф, тяжело тебе досталось от покойного властителя, - сочувственно произнёс Короб. - Была причина жаждать его смерти.
Новый роман известного современного писателя-историка рассказывает о жизни и деятельности одного из сыновей великого князя Дмитрия Ивановича Донского — Юрия (1374–1434).
О бурных событиях последней княжеской усобицы на Руси - борьбе за московский престол между Василием II и сыновьями галицко-звенигородского князя Юрия Дмитриевича (Василия Юрьевича Косого и Дмитрия Юрьевича Шемяки) в первой половине XV в. - рассказывает роман современного писателя-историка В. Полуяна.
Владимир Войнович начал свою литературную деятельность как поэт. В содружестве с разными композиторами он написал много песен. Среди них — широко известные «Комсомольцы двадцатого года» и «Я верю, друзья…», ставшая гимном советских космонавтов. В 1961 году писатель опубликовал первую повесть — «Мы здесь живем». Затем вышли повести «Хочу быть честным» и «Два товарища». Пьесы, написанные по этим повестям, поставлены многими театрами страны. «Степень доверия» — первая историческая повесть Войновича.
«Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылек, который чарует на миг и улетает». Невероятная история величайшей балерины Анны Павловой в новом романе от автора бестселлеров «Княгиня Ольга» и «Последняя любовь Екатерины Великой»! С тех самых пор, как маленькая Анна затаив дыхание впервые смотрела «Спящую красавицу», увлечение театром стало для будущей величайшей балерины смыслом жизни, началом восхождения на вершину мировой славы.
Главные герои романа – К. Маркс и Ф. Энгельс – появляются перед читателем в напряженные дни революции 1848 – 1849 годов. Мы видим великих революционеров на всем протяжении их жизни: за письменным столом и на баррикадах, в редакционных кабинетах, в беседах с друзьями и в идейных спорах с противниками, в заботах о текущем дне и в размышлениях о будущем человечества – и всегда они остаются людьми большой души, глубокого ума, ярких, своеобразных характеров, людьми мысли, принципа, чести.Публикации автора о Марксе и Энгельсе: – отдельные рассказы в периодической печати (с 1959); – «Ничего, кроме всей жизни» (1971, 1975); – «Его назовут генералом» (1978); – «Эоловы арфы» (1982, 1983, 1986); – «Я все еще влюблен» (1987).
«Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге… Здесь и на улицах как в комнатах без форточек». Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» «… Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в Петербург, я как-то все боялся его». Ф. М. Достоевский «Петербургские сновидения»Строительство Северной столицы началось на местах многочисленных языческих капищ и колдовских шведских местах. Именно это и послужило причиной того, что город стали считать проклятым. Плохой славой пользуется и Михайловский замок, где заговорщики убили Павла I.
Когда-то своим актерским талантом и красотой Вивьен покорила Голливуд. В лице очаровательного Джио Моретти она обрела любовь, после чего пара переехала в старинное родовое поместье. Сказка, о которой мечтает каждая женщина, стала явью. Но те дни канули в прошлое, блеск славы потускнел, а пламя любви угасло… Страшное событие, произошедшее в замке, разрушило счастье Вивьен. Теперь она живет в одиночестве в старинном особняке Барбароссы, храня его секреты. Но в жизни героини появляется молодая горничная Люси.
Генезис «интеллигентской» русофобии Б. Садовской попытался раскрыть в обращенной к эпохе императора Николая I повести «Кровавая звезда», масштабной по содержанию и поставленным вопросам. Повесть эту можно воспринимать в качестве своеобразного пролога к «Шестому часу»; впрочем, она, может быть, и написана как раз с этой целью. Кровавая звезда здесь — «темно-красный пятиугольник» (который после 1917 года большевики сделают своей государственной эмблемой), символ масонских кругов, по сути своей — такова концепция автора — антирусских, антиправославных, антимонархических. В «Кровавой звезде» рассказывается, как идеологам русофобии (иностранцам! — такой акцент важен для автора) удалось вовлечь в свои сети цесаревича Александра, будущего императора-освободителя Александра II.