Кроме политики - [13]

Несколько иным случаем ознаменовался июнь текущего года. Недалеко от Малой Бронной Тимофей совершал променад со своей единственной. Стан скрывался под драпировкой длинной накидки, со шляпки спускалась густая вуаль. Во время короткого разговора Софи восхотела свежего воздуха и привычную вуаль на время откинула. Буквально в следующий миг Тимофею явилась неприглядная картина. Напротив него из-за угла выглядывал гимназистик и показывал свою натуру: встал напротив собственного учителя да на его раскрасавицу глазёнки вытаращил.

«Знать, в кондуит захотел!» — рассудил Тимофей. С этой мыслью он обернулся к Софи и увидел, что барышня взяла инициативу в свои руки. Глядя прямо на гимназиста, милая скривила губки и опустила собольи брови. Виновник заминки стушевался и медленно, мелкими шажками, ретировался. Тимофей с восторгом поцеловал девушку в запунцовевшую щёку и, как ни в чём не бывало, продолжил променад.

Казалось в известной степени странным, когда судьбу несостоявшегося жениха решала несуществующая телефонная линия между Москвой и Петроградом. Отец возлюбленной, многоумный приват-доцент, сделал единственным условием на первый взгляд выполнимое поручение. Передать петроградскому профессору сведения о любимых Фатеевым древних patois по ряду причин можно было не иначе как по телефонной связи. Но в грустной и гнусной действительности линию обещали четыре года назад, а прогрессивный проект остался на бумаге. Придумать другое поручение Софьин отец не мог, тем самым он знатно продлил холостую жизнь Тимофея.

Для полноты картины (что вряд ли было связано с биографией 29-летнего учителя) стоит вспомнить второй прожект: первую линию московского электрического трамвая. По идее в 1899 году у Бутырской Заставы должен был возникнуть новый трамвайный путь взамен устаревшего паровика. На деле же паровой трамвай благополучно исчез, а электрический до сих пор не построен. И от ворон отстали, и к павам не пристали.

«Батюшки мои, роман длится четыре года, а я всё ещё не видел Софью с распущенными волосами. Знать, ниже пят опускаются, если не длиннее, судя по пышной причёске».

Приват-доцент Фатеев вкупе со строгим характером обладал необычным качеством: все претенденты на руку Софьи после встречи с долгожданным тестем больше никогда не переступали порог дома на Большой Садовой. Вряд ли влюблённым господам хотелось истязать себя поручением. Каждая такая sévérité приводила общественность к подозрениям, будто отец завидной невесты служил в Охранном. Или они не были неправы?

Тимофеевы пальцы крепко сжимали подол. Милая обратила к нему взор, качнув обильными локонами.

— Пойми, будущая моя суженая, я не в силах больше ждать. Если твой отец не сменит поручение, я лично отправлюсь в Петроград и вручу учёному злополучные сведения непосредственно в руки.

Перед словесным ответом Софья бросила из-под ресниц ясный взгляд. Девушка приставила пальчики к полной груди и глубоко вздохнула.

— Да, батюшка сегодня размышлял на нашу вечную тему.

Перед глазами учителя словно промчалась целлулоидная плёнка. На соседнем кадре в своём кабинете восседал директор Добровольский, чья жизнь была в большей степени обласкана Фортуной. Сергеевский в его присутствии вёл себя тихо, но надеялся, что установленный порядок не будет длиться вечно.

Чистая публика услаждала себя зрелищами. Не успел ещё сложиться новорожденный отечественный синематограф, как на экраны хлынули фильмы в том числе особого типа: не заснятые, а нарисованные, словно лубки. В частных разговорах господин Добровольский упоминал, что был бы не прочь сходить в иллюзион. Гвоздём сезона стала лубок-фильма с поистине декадентским названием «Труп невесты». У Тимофея Ивановича мрачное наименование воскрешало в памяти строки жестокого романса на стихи Крестовского: «Со слезой раздирающей муки/ Я на труп её жадно припал/ И холодные мёртвые руки/ Так безумно, так страстно лобзал». Знать, фильма в том же духе.[6]

На первый взгляд, Алексей Добровольский не отличался строгостью Софьиного отца, но это качество с чёткостью проявлялось, когда директор читал прошения от Тимофея. Глаза по строкам бегали резвее лошадей на скачках. Если у дамы сердца движения пресиних глаз получались прелестными, то мужественный директор внушал уважение к вышестоящим чинам.

Один раз, когда Тимофей находился в кабинете директора, его опущенный долу взгляд отыскал на столе фотографию Софьи. Ни капли удивления Тимофей не выразил: очаровательница охотно позировала перед камерой, её карточки пользовались большим спросом.

В воскресные дни Тимофей воочию наблюдал, как господин Добровольский уверенной поступью и широкими шагами ходил по оживлённым улицам. Вопреки первому впечатлению, господин директор не фланировал. Время от времени он подходил к нищим и страждущим. Несколько монет одна за другой ложились в кружку, если нищий перед тем исполнял музыку на гармони либо шарманке. Насколько видел Тимофей, те, кто музыку не играли, а просто христарадничали, не получили ничего. Ровно та же ситуация наблюдалась с ящиками для сбора средств на лечение тяжелобольных. Тимофей первое время полагал, что коли он никогда не следил за Добровольским непрерывно, многое могло быть не увидено.