Кремнистый путь - [3]

Шрифт
Интервал

Молю, безумная, молю, надменная,
Услышь рыдания, запечатленная!
Печать могильная пускай низринется,
И камень тягостный пусть опрокинется!
Явись, бессмертная, явись, прекрасная,
Явись влюбленному, как солнце, властная!
Прими лобзания, прими моления.
Возьми для Вечности мои творения!

I

В массивных книгах с тяжкими краями
Полуистлевшие увидел я цветы;
Отныне будете моими вы друзьями,
Увянувших стеблей прозрачные мечты.
Я разгадаю в вас былых легенд намеки,
Я вспомню девственный когда-то аромат;
Как звезды, вы печальны, одиноки…
Ваш грустный сон — надломленный возврат..

II

Полуистлевшие цветы и пряный аромат дыханья,
Иссера-темные, шуршащие листы,
И шелестящие впотьмах воспоминанья!
Я вас люблю, осенние мечты!
Я вас люблю, стесненные томленья парка!
Здесь тени прошлого и грусть минувших дней,
Разбитые фигуры нимф, надтреснутая арка,
И редкий ряд мелькающих огней.
Здесь трепет девственный смущенного объятья,
Здесь — грезы, здесь — любовь, здесь — смерть.
Минута красоты, мгновенье без изъятья.
Здесь отражается немеющая твердь.

III

Террасы шаткие ступени;
Увянувший безвременно букет;
Как жарко! Сколько томной лени!
Нет шороха. Ни капли влаги нет.
Здесь плющ и нежная гвоздика;
Прошедших ласк угаснувший рассвет;
Здесь грациозная густая повилика;
Нет шелеста. Безумной грезы нет.
Когда-то вздохи слышались в долине, —
Влюбленной жизни сладкий бред!
Увяло все в печальном, тяжком сплине.
Нет шепота. Любовной сказки нет.

IV

Тяжелые камни, ограды и стены,
Торжественных сводов надменный гранит;
Изгибов, карнизов красивые смены:
Все в смутном раздумье сурово молчит.
В зиянии черном слепой амбразуры,
И в жесткой улыбке угрюмых камней,
И в торсе разбитой когда-то фигуры —
Мне чудится прошлое канувших дней.
И диск окровавленный — цвет вырожденья —
Пятном отражается в сепии скал;
И древности гордой седые виденья
Сверкают меж камней…

V

Среди безмолвия, под сводами, меж арок,
Брожу отравленный к безмолвию враждой.
На плитах от луны железный отблеск ярок,
Печальный отблеск бездн, дрожащий и седой.
Какая тишина предвечных обещаний!
Я слышу отзвуки робеющих шагов,
Я сердце чувствую былых воспоминаний, —
И взоры мертвые угаснувших богов.
У тени я прошу: коснись меня рукою!
И чую на лице прикосновенье рук…
Объятый я стою безумною тоскою;
Душой стремлюсь уйти от сладострастных мук.

VI

Раскалились камни в знойности лучей,
И смесились краски побелевших стен;
Знаю я бессонные странности ночей
И люблю горячность беззаветных смен.
Жгучая истома лень в окно струит.
Нежится под сводом, зыблется в тенях;
Тени засыпают и просвет блестит;
Ночью все смешалось, то что было в днях.
Лунность безлучистая, непонятный свет, —
И ленивых линий безраздумный сон;
Взгляды и улыбки, полуяркий цвет;
Полуслов намеки, полувнятный тон.

Ночь на реке Лене

Посвящаю Нюре

Было ярко, безумно, светло;
По лазури скользил наш челнок;
Чайки белой сверкало крыло;
Свод небес был бездонно-глубок.
Ночь была, но казалось, что день
Раскрывает объятья свои;
Странных точек неясная тень
Колебала речные струи.
И река распростерлась меж скал,
Как владычица светлых ночей;
Ветерок, набегая, шептал
Сказки северных, властных лучей.
И смущенный дощатый наш челн;
И воды искушающий плеск;
И нестройных зыбление волн:
Было все — неразгаданный блеск.

VIII

Я помню этот переулок
И зыбкий ряд трепещущих огней,
Бессонное томление прогулок
В прохладной тишине внимательных ночей.
Какие жадные, глубокие объятья!
Безумно-странные, немые небеса,
И счастье сладкое — без крови, без изъятья —
И внятно-страстные признанья, голоса.
Я не забыл весны смущенное волненье,
Томительную дрожь раскрывшихся страстей, —
И чары юности — роскошное забвенье
Страданья тяжкого, изломанных путей.

Пляска звезд

Памяти Тютчева
Тебе, поэт разлада, раздвоенья,
Я воскурю душистый фимиам;
Предчувствие твое, твое томленье
В себе пересоздам.
Наметил ты стопою дерзновенной
Пути опасные в хаосе зыбких скал;
И я — твой спутник неизменный —
На них вступал.
И ныне жаждущий святого возрожденья
И чуждый тлеющим гробам,
Предчувствие твое, твое томленье
В себе пересоздам.

«Слышишь трепет безмолвных ночей?..»

Toute la vie est dans l’essor.

Emile Verhaeren.

Душа хотела б быть звездой.

Тютчев.
Слышишь трепет безмолвных ночей?
Понимаешь безумье стремнин?
Будь лучистой, пылай горячей…
Я стихии и звезд властелин.
Видишь Вечности странный просвет?
Чуешь линий изломанных ход?
Я во сне. На земле меня нет;
А вокруг меня звезд хоровод.
Угадаешь загадку теней?
Жизни смутной туман разорвешь?
Будь, как я, меж лучей, —
И тогда ты безумье поймешь!

«Обрыв и тьма…»

Чуешь линий изломанных ход?

Обрыв и тьма. Зигзаги и откос.
Вода недвижная с огнями на груди.
И жажда знойная томления и роз.
В тумане жду тебя. Приди ко мне, приди!
Небес изогнутых раздвинувшийся свод;
Перила темные, скользящие с высот;
И пляска звезд — лучистый хоровод;
И роза влажная на девственной груди…
Хочу я розу смять! Приди ко мне, приди!

«Мне понятно все, где краски…»

Мне понятно все, где краски,
Где узор лучей;
Мне понятны жизни ласки
И восторг ночей.
В беспредельности уклона
Мгла, изъяны, свет;
В недрах вечного закона
Красок внешних нет.
Мне понятно все, где звуки,
Ход воздушных волн;
При свиданье и разлуке
Дух мой красок полн.
Но мне ближе рой мятежный

Еще от автора Георгий Иванович Чулков
Тридцать три урода

Л. Д. Зиновьева-Аннибал (1866–1907) — талантливая русская писательница, среди ее предков прадед А. С. Пушкина Ганнибал, ее муж — выдающийся поэт русского символизма Вячеслав Иванов. «Тридцать три урода» — первая в России повесть о лесбийской любви. Наиболее совершенное произведение писательницы — «Трагический зверинец».Для воссоздания атмосферы эпохи в книге дан развернутый комментарий.В России издается впервые.


Императоры. Психологические портреты

«Императоры. Психологические портреты» — один из самых известных историко-психологических очерков Георгия Ивановича Чулкова (1879–1939), литератора, критика, издателя и публициста эпохи Серебряного века. Писатель подвергает тщательному, всестороннему анализу личности российских императоров из династии Романовых. В фокусе его внимания — пять государей конца XIX — начала XX столетия. Это Павел І, Александр І, Николай І, Александр ІІ и Александр ІІІ. Через призму императорских образов читатель видит противоречивую судьбу России — от реформ к реакции, от диктатур к революционным преобразованиям, от света к тьме и обратно.


Сулус

Произведение Г.И. Чулкова «Сулус» рассказывает о таежной жизни.


Весною на север

Георгий Иванович Чулков (1879–1939) — русский поэт, прозаик, литературный критик.Сборник лирики «Весною на север». 1908 г.


М. Н. Ермолова

«В первый раз я увидел Ермолову, когда мне было лет девять, в доме у моего дядюшки, небезызвестного в свое время драматурга, ныне покойного В.А. Александрова, в чьих пьесах всегда самоотверженно играла Мария Николаевна, спасая их от провала и забвения. Ермоловой тогда было лет тридцать пять…».


«Вопросы жизни»

«Создать такой журнал, как «Вопросы жизни», на рубеже 1904 и 1905 годов было нелегко. И не только потому, что судьба его зависела от царского правительства и его цензуры. Создать такой журнал было трудно потому, что историческая обстановка вовсе не благоприятствовала пропаганде тех идей и верований, какие занимали тогда меня и моих литературных друзей. Программа идейной пропаганды, какую мы мечтали развернуть, была рассчитана на несколько лет. Но зашумела революция, и вся жизнь полетела, как парусное суденышко, подхваченное штормом…».


Рекомендуем почитать
Про одну старуху

«И с кем это старуха разговоры разговаривает?» – недоумевал отставной солдат, сидя за починкою старого сапога в одном из гнилых, сырых петербургских «углов» и слушая, как за ситцевой занавеской другого «угла» с кем-то ведет разговоры только что перебравшаяся новая жилица-старуха.«Кажись, – думал солдат, – никого я у нее не приметил, а разговаривает?»И он прислушивался.Новая жилица вбивала в стену гвоздь и действительно с кем-то разговаривала. …».


Не к руке

«Близко то время, когда окончательно вымрут те люди, которые имели случаи видеть буйное движение шоссейных дорог или так называемых каменных дорог тогда, когда железные дороги не заглушали еще своим звонким криком их неутомимой жизни…».


Наташа

«– Ничего подобного я не ожидал. Знал, конечно, что нужда есть, но чтоб до такой степени… После нашего расследования вот что оказалось: пятьсот, понимаете, пятьсот, учеников и учениц низших училищ живут кусочками…».


Том 1. Романы. Рассказы. Критика

В первый том наиболее полного в настоящее время Собрания сочинений писателя Русского зарубежья Гайто Газданова (1903–1971), ныне уже признанного классика отечественной литературы, вошли три его романа, рассказы, литературно-критические статьи, рецензии и заметки, написанные в 1926–1930 гг. Том содержит впервые публикуемые материалы из архивов и эмигрантской периодики.http://ruslit.traumlibrary.net.



Том 8. Стихотворения. Рассказы

В восьмом (дополнительном) томе Собрания сочинений Федора Сологуба (1863–1927) завершается публикация поэтического наследия классика Серебряного века. Впервые представлены все стихотворения, вошедшие в последний том «Очарования земли» из его прижизненных Собраний, а также новые тексты из восьми сборников 1915–1923 гг. В том включены также книги рассказов писателя «Ярый год» и «Сочтенные дни».http://ruslit.traumlibrary.net.