Кремнистый путь - [2]

И впотьмах набрел я на любовь земли,

Женщину нашел я на полу, в пыли;

С нею в страсти корчась, стали мы играть, —

И успел покров я с Вечности сорвать.

Но лица не видел женщины я той,

Был я с ней, как раньше, страстный и слепой.

И опять пошел я вдоль немой стены,

И опять мне снились тягостные сны.

«Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от борьбы…»

Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от борьбы,

И надменно не бегите от веления судьбы.

И в лучах сверхмерной жизни, предвкушая сны небес,

Не забудьте чрез зигзаги видеть Вечности отвес.

Там, где Вечность, есть и бездна. Бездна Вечности раба.

А для нас, людей раздолья, дорога в крови борьба.

Если будете дремать вы в сладострастии утех;

Если только вы поймете звезды, тело, блеск и смех;

Если пытки и мученья не сумеете изъять, —

Вам придется в лоно скуки возвратить себя опять.

Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от судьбы

И в горниле мстящей жизни куйте меч вы для борьбы.

Поэту

Я расчленил мечты с насмешкой ядовитой.

Стих — образ утренний — сияющий кристалл

Беспомощно лежит твоей рукой убитый.

Но чую я в тебе исчадье скрытых сил,

В глаза мне брызжут чары окрыленья;

Поэт сомнительный разрушенных могил,

Безвременно умри для бездн и возвращенья!

На пиршество слепцов явился ты незван,

Но понял я тебя, собрат по вдохновенью:

Вкусил я полусны, вериги и обман,

И вере дань отдал, как отдал дань сомненью.

«Беспредметный, внепространный, запредельный дух…»

Беспредметный, внепространный, запредельный дух,

Звуком странным, маловнятным не тревожь мой слух;

Между комнат, на пороге, там, где луч блестит,

Ты колеблешься безмолвно. Грозно все молчит.

В беспредельности безмерной, вне предела дней,

Мчится в вечности бездонной вечных рой теней, —

Звуком странным, маловнятным не тревожь мой слух,

Беспредметный, внепространный, запредельный дух.

«Пустыня времени, блуждание теней…»

Пустыня времени, блуждание теней,

Твоя таинственность меня гнетет!

Меня томят однообразье дней…

А день за днем с беззвучностью идет.

Суровых дней настойчивый уклон,

К ступеням тартара ползущий, как змея,

Меня влечет, как зыбкий звон,

Как отблеск вечности в просторе бытия.

«Не люблю людскую я молву…»

Не люблю людскую я молву,

На высокой башне я живу.

Но порою на земле

Что-то страшное вращается во мгле,

И крутится, и чернеет, и рычит,

И стучит, стучит, стучит…

Я от ложа поднимаюсь и встаю,

Слышу окрики: убью! убью! убью!

Открываю я скрипучее окно;

Вижу, мглисто все, угрюмо и темно.

Слышно внятное шуршание костей

Среди сдавленных раздробленных камней.

Сердцем слушаю я вопли в полусне;

Кто-то крадется по каменной стене.

Понимаю я, внимаю я всему.

Мысли страшные швыряю я во тьму.

Мысли мечутся, кружатся и звенят…

В башне-крепости безумьем я объят.

«По горам и по оврагам…»

По горам и по оврагам —

Я карабкался меж круч;

И стремительным зигзагом

Предо мной носился луч.

Я, горбатый и корявый,

Внес тревогу в их покой,

И мой плащ гнилой, дырявый,

Развевался, как шальной.

И блудливо хохотали

Над горбом моим рабы;

И мои мечты сверкали —

Песни царственной судьбы.

И, осмеянный толпою,

Колпаком шута звеня,

Хохотал и я порою

Песней злобною шаля.

Смех растленный, изъязвленный

Раздавался вкруг меня;

Дух мой стройный, окрыленный

Разгорался, как заря.

«Во мне душа Пигмалиона…»

Во мне душа Пигмалиона;

Я сделал статую и я в нее влюблен

Я выше демонов, судьбы, закона;

Я сам творю. Я упоен.

О, знойно-нежная, святая Афродита,

Вдохни в нее волнение огня;

Иль будет статуя моей рукой разбита,

И я умру, любовный дар кляня.

«Я узнал зыбкий сон…»

Я узнал зыбкий сон

Безмятежных и нежных дубрав.

Разгадал тихий стон

Этих жаждущих, меркнущих трав.

Шелестели листы,

И деревья роптали во сне;

И шептали мечты

Непрестанно, так странно во мне.

И алела заря, —

Я вникал, понимал ее цвет;

И дарила, горя,

Та заря этот явственный свет.

И вдруг пятна и тень,

Непонятный, невнятный раскат;

И пугливо колеблется сень;

И во мраке — грохочущий ад:

Этот хохот и вздох;

Этот визг, этот грохот и мгла;

Обожженный на дереве мох;

Окровавленный отблеск стекла…

Стрела

В протяжно стонущем тумане

Лечу я — жадная стрела.

Хочу я кровь найти в обмане.

Повсюду — хаос, недра, мгла.

Среди недвижного забвенья

Немая даль в просвет вошла.

Во мраке — миг разъединенья;

Кровавый цвет живой зари, —

Безумных красок отраженья;

И свист стрелы: усни, умри!

Молчание

Молчание лесов, молчание души,

Тревоги Беклина живое отраженье!

Бездонности простор в немеющей тиши.

Бессмертия дрожащее томленье!

В отсутствие веков, в пролетах тишины,

Колеблется Молчание пред Богом;

И веют надо мной торжественные сны,

Зеркал зияние пред Вечности порогом.

Полуистлевшие цветы

Посвящение

О, медиума странный взор!

Владычица нестройных звуков, грез!

Ты для меня и счастье, и позор:

Везде, всегда — в стихах, на ложе, в перлах слез.

Ты — моря гордого безмолвное рожденье!

Ты выплеснулась на берег волной,

И, окруженная взволнованной толпой,

С наивной радостью отвернула сомненье.

И душу чуждого и страстного народа

Душою чуткою постигла ты;

И вся была ты луч, безумье и мечты;

Ты — образ царственной звезды

Лучистого на небе хоровода.

Шопена полонез, как зеркало воды,

Ты отразить могла в загадочных глазах.

Ты — в звуках, ты — в любви, в мучительных мечтах.

Красивая и оскорбленная!

Ты спишь убитая, ты спишь влюбленная.