КРЕМЛенальное чтиво, или Невероятные приключения Сергея Соколова, флибустьера из «Атолла» - [20]
– Ну, ты всем позвони, Сережа. И сам бери ее под крыло, – инструктировал Соколова Березовский.
– Хорошо, конечно. Но размаха крыльев может не хватить, – пытался для вида возражать Соколов.
– Хватит, хватит, Сережа. Бюджет – какой надо. Ступай, ступай, занимайся.
Соколов вышел из кабинета и выдохнул. Все получалось как надо. То, что Бетти приедет в Россию, и не просто в Россию, а в том числе в Чечню, он знал давно. У Бетти были благие намерения – спасти как можно больше чеченских детей: калек, сирот, бездомных. Но до сих пор у нее не было спонсора, и грядущая поездка изначально выглядела авантюрой. Теперь спонсор нашелся, но Бетти так никогда и не узнала, кто вынудил Березовского проявить такую невиданную щедрость. Соколов, понятное дело, тоже никогда не рассказывал Бетти о том, как все было на самом деле: ни к чему это, и не поймет. А, самое главное, Бетти ведь тоже была частью комбинации. Комбинации хоть и случайной, но изящной и бесспорно благородной. А такую роскошь, как благородство, Соколов мог позволить себе не часто. Зайдя в свой «бункер», он достал из шкафа мобильник, включил его и набрал номер.
– Мага, привет! Все будет. С тебя – безопасность. С меня борт, и, думаю, не один.
Собеседник Соколова понял. Но связно отвечать не мог. Из трубки раздалось что-то похожее на всхлип. Кто сказал, что чеченцы не плачут? Плачут. Даже полевые командиры.
Соколов переключил тумблер на пульте. На мониторе, который показывал до этого коридор, по явилось изображение кабинета Березовского. После того как Соколов ушел, тот продолжал сидеть в задумчивости. Потом встал и сложил вместе пальцы правой руки. Попытался перекреститься. Получилось не очень. Крестное знамение пошло слева направо.
– Ой, ну как нелогично все у православных, как нелогично, – посетовал Борис Абрамович. – Может, все же икону завести?
Тут Березовский на минуту пожалел, что не умеет ни говорить, ни писать на иврите – тогда «справа налево» было бы и для него, и для его грядущего православия вполне логичным направлением.
– Антисемиты все! Еще смеяться будут. Не по-христиански это.
На этом Борис Абрамович прекратил ежедневную процедуру богоискательства и смиренно приступил к делам текущим, которых накопилось, как всегда, немало.
Соколов вернул на монитор картинку коридора и отправился размышлять над тем, как выполнить распоряжение патрона. Определенная фора перед любым другим человеком, который хотел бы обеспечить безопасную поездку в Чечню, у Соколова была. В конце 1970-х он провел два года в Грозном: жил и работал. И то и другое делал достаточно хорошо.
Работа была разнообразной, а жизнь странной, но веселой. В грозненской филармонии Соколов занимался оркестровками. Ну, или инструментовками: раскладывал мелодии местных авторов на целый оркестр. А поскольку мелодии местных авторов иногда и на мелодии походили лишь отдаленно, то работы хватало. Более того, все сто с лишним человек из местного симфонического оркестра чувствовали себя обязанными молодому человеку, который бесперебойно обеспечивал их новой работой. Они настолько прониклись к нему теплотой, что однажды не смогли отказать Соколову в скромной просьбе слегка «накатить» перед плановым концертом. Понятно, что «духовиков» и «ударников» даже не пришлось уговаривать. Сначала отлынивал только «тромбон», но потом и он стал послом доброй воли и уговорил присоединиться к импровизированному банкету «группу щипковых», состоящую в основном из дам. За полчаса до начала концерта неохваченными оставались «первая скрипка» – язва желудка; «фортепьяно» – накануне из командировки вернулась жена; и дирижер – просто не успел вовремя подойти. Впрочем, дирижер присоединился позже, когда концерт пришлось отменить. А как не отменить – такой какофонии от сумевших явиться на свои оркестровые места музыкантов грозненская филармония ни до, ни после не слышала.
Скандала не случилось – вступился милейший чеченский поэт Муса Гишаев, очень авторитетный в Чечено-Ингушской АССР человек. Это уже после 1995 года он научится писать песни про вайнахов, горцев и преступную Россию. В конце 1970-х такую тематику представить себе было невозможно. Грозный был спокойным европейским (по советским понятиям) городом с легким налетом «восточности». Местный институт бесперебойно выпускал специалистов-нефтяников, которые были востребованы по всей стране. Загулявшая молодежь знала, что город безопасен даже глубокой ночью. Многочисленные артисты со всего Союза ехали в Грозный, чтобы заработать в щедрой республике свои первые звания. «Заслуженных» здесь получили Иосиф Кобзон и Юрий Антонов. А Муслим Магомаев стал даже «народным». Люди жили небедно. Богато, можно сказать. Особенно уважаемые люди. У того же Мусы Гишаева был огромный дом, фонтан во дворе и целых два забитых под завязку холодильника «Розенлев». Все это очень примиряло Соколова с действительностью. Которая и без того была весьма приятна.
Первой настольной книгой Соколова в те годы, была, понятное дело, потрепанная брошюра «Основы оркестровки» Римского-Корсакова. Ну а второй – грязная, размытая ксерокопия бессмертного труда Мотобу Тёки «Окинава кэмпо-карате». Один из первых переводных трудов по боевым искусствам давал Соколову возможность не просто преподавать грозненским пацанам карате, но делать это по лекалам «окинавского стиля» – жесткого и бескомпромиссного. Понятное дело, что с японскими или окинавскими мастерами Соколов дела никогда не имел, но имеющимся материалом он пользовался умело: некоторые ребятишки могли не только уверенно кричать «кия» и вставать в красивую стойку, но даже правильно провести «маваши гери» – удар ногой с разворота. И разве можно было потребовать большего от московского «учителя»? Ведь «учитель» и сам как ребенок радовался, когда у учеников что-то получалось: о том, что такое карате, он узнавал одновременно с ними. Постановление партии и правительства о подпольном преподавании карате появилось в 1982 году, а в конце 1970-х это было модным и, что уж скрывать, довольно прибыльным делом. Как и оркестровка, впрочем.
