КРЕМЛенальное чтиво, или Невероятные приключения Сергея Соколова, флибустьера из «Атолла» - [21]
Поэтому в конце 70-х годов Сергей Соколов был в Грозном персонажем довольно известным: кому «маэстро», кому «сенсей», а иным даже «брат». Соответственно, в середине 1990-х чеченские «бородачи» для Соколова не были на одно лицо. Один – бывший преподаватель. Второй – солист танцевального ансамбля. Третий – прекрасный рассказчик и весельчак. Ну, и много-много отцов и братьев учеников. Да и ученики подросли настолько, что некоторые уже успели родить детей, повоевать и погибнуть в горах и городах. Кто-то с оружием в руках, а кто-то просто под бомбежкой.
Одним словом, Соколову и после первого звонка было с кем поговорить, чтобы обеспечить рыжей Бетти Уильмс «зеленый коридор» даже в чеченской «зеленке». А Бетти просилась именно туда – вглубь, в лес, в родовые села. И, главное, в многочисленные госпитали и больницы. Вывозить детей она собиралась сразу.
– Здравствуй, брат! Как сам? Как семья? Как дети? Я в гости! – так начиналось примерно двадцать разговоров, которые Соколов провел со своими старыми знакомыми.
Так Бетти Уильямс отправилась в Чечню вместе с несколькими бойцами из «Атолла» во главе с Соколовым. Ничего смешного в поездке не было. Бетти, правда, сначала на европейский манер пыталась целовать «бородачей» в щечку. Те испуганно отстранялись. Особенно если это происходило на глазах чеченских женщин. Потом слух о такой привычке нобелевского лауреата прошел по эстафете. И те из полевых командиров, которые в мирной жизни занимались интеллигентными профессиями (а таковых было немало), упреждая порыв Бетти, целовали ей руку. Конечно, когда рядом не было чеченских женщин. У Бетти на руке оставались смешные следы. Как от колючего вереска, который в изобилии рос в Северной Ирландии.
Бойцам «Атолла» было не до смеха. Всех полевых командиров Соколов все равно не знал и не мог знать. Многие Березовского просто не любили. Некоторые не любили за то, что от Березовского им еще не перепало денег. Соколов отстегивал чеченцам относительно небольшие суммы за то, что те их не трогали и не мешали собирать с окрестных сел покалеченных детей для эвакуации на «большую землю». Дети, надо сказать, к поездке, как правило, были готовы. Вещички собраны, косички заплетены, а самое главное, они были сгруппированы как будто в небольшие караваны. Так что сразу готовы были двинуться в путь.
А рыжая Бетти в той поездке часто плакала. В каждом госпитале. У чеченских женщин тоже иногда увлажнялись глаза. И все же Бетти была для них частью какой-то инородной жизни. Добрым и приятным, но все же аттракционом. Понятно было, что хотя и с детьми, которые отправятся на лечение, но Бетти отсюда улетит. А они останутся.
Через неделю «борт» был сформирован. Самолет прилетел сначала в Москву. Борис Абрамович, понятное дело, «скромно» встретил его в аэропорту в сопровождении десятка камер. А потом часть детей отправили на лечение в Европу. Кому-то нужны были операция и уход. Кому-то протезы. Бетти дала много интервью и тоже улетела в Европу. От «команды Бориса» она просила, чтобы присылали как можно больше «файлов»: рекомендации чеченского парламента для миротворца Березовского. «Письма трудящихся» и «общественных организаций». А еще отчеты о том, скольких детей удалось вывезти на лечение. Чеченский парламент и общественные организации не подвели – в досье Бетти приходили все новые «объективки», «ходатайства» и «характеристики». Детей на «большую землю» Березовский перевез еще разок, а потом перестал. Перестал в тот момент, когда «Нобель» неожиданно исчез с повестки дня. Не имело смысла – эффект от освобождения заложника, например журналиста федерального канала, был куда громче, чем от акции по отправке детей на лечение. А расходы сопоставимы. К тому же в Кремле Березовскому дали понять, что на «Нобель» шансы невелики. Борису Николаевичу уже намекнули об этом в телефонном разговоре. Причем намекнули в таком роде, что и Россия, и Нобелевский комитет, и сам Ельцин окажутся посмешищем. Березовский сначала известие принял почти стоически: дешевле обойдется. Но другая часть Березовского, которая, по мнению Соколова, мучилась проблемой самоидентификации, негодовала, обижалась и отчаянно искала виновных в нобелевском фиаско.
В тот день, когда о закрытии «нобелевского проекта» узнал Соколов, Борис Абрамович пребывал в меланхолическом настроении.
– На все воля Божья! Не правда ли, my pocket Boris? – Борис Абрамович наконец завел себе маленькую иконку святого Бориса производства софринской фабрики. «Святой Борис», как выяснилось, оказался в дефиците. Если с «прицепом», то есть с Глебом, то икон завались. Но с «прицепом» Борис Абрамович не хотел. Во-первых, не любил он имя Глеб: ни Глеб Жеглов, ни Глеб Якунин ему категорически не нравились. Один хам, другой расстрига. Ну, а во-вторых, погибли братья Борис и Глеб как-то беспонтово. Порезали их как баранов, а они и не пикнули. Но других святых Борисов не находилось. Был один – креститель Болгарии – да и тот, покрестившись, стал Михаилом. Приходилось мириться с тем Борисом без Глеба, который был в наличии. В пояснении к софринской иконке говорилось, что Борису молятся при сердечных болезнях и заболеваниях опорно-двигательного аппарата. Внимать короткому тексту было приятно.
