Красный снег - [5]
Алена ни о чем не спросила.
Фатех добрался к указанному Фофой месту и сунул взрывчатку за стойку.
Снизу, от рудничного двора, доносились голоса шахтеров:
— Вода будто прибывает!
— Тут завсегда как в чертовом болоте!
— Не можешь рогатого не вспомнить!
— Керенский, говорят, в бабью одежду обрядился, когда из Петрограда бежал!
— Страх — он и в нужник загонит. А-а-эй! Там, наверху, гляди под ноги — порода летит!..
Голоса становились громче.
Фатех прижался к стойке: ему не хотелось здесь встречаться с шахтерами.
В рудничном дворе все как обычно: кто стоял, ожидая напарника, чтоб идти к лаве, кто перематывал портянки, а кто просто отдыхал после трудного пути, примостившись под креплением. Пахло ржавчиной и подземельем. Капало с кровли. Вблизи ствола тянуло сырым сквозняком. Лампы мигали робкими морковного цвета огоньками.
Фатех остановился возле военнопленных. С ними было спокойнее: они не спросят, почему опоздал, пошутят, но не обмолвятся при этом о еде, о которой и вспоминать больно, потому что жизнь стала беспросветно голодна. На Фатеха они смотрели как на своего, такого же мученика из далекой страны.
— Цо, пан, маешь гузиков? — услышал он голос поляка Кодинского.
Это тоже было обычным: после спуска в шахту поляк всегда шутливо спрашивал, целы ли на их спецовках пуговицы.
— Пан управляющий име гузик!
— Пан управляющий име пузо!
— Име, име, а Штепан ничего не име…
Фатех видел, как чех Мирослав Штепан гладил запавший живот и грустно качал головой. «Они не любят Фофу. Скорпион не любит птицу, а шакал ненавидит орла. У одного свой закон, у другого свой, а третьему закону — не бывать…»
Резкий свист заставил Фатеха вздрогнуть: так обычно свистели в лаве или штреке, когда собирались рвать бурки.
— Кто приедет? — живо спросил Кодинский.
— Архангел Михаил в гости! — вскричал Петров. — Ложись! Рванет сейчас!.. Ложись, туды его маму! — он толкнул вниз растерянно оглядывающегося Фатеха.
— Ля иль лога… — прошептал Фатех, прижимаясь к влажной и холодной почве.
Голоса смолкли. Слышно было, как кто-то покряхтывает рядом и стучит на дальнем рельсовом плече вагонетка.
А потом с той стороны, откуда донесся свист, послышались неясный шум и голоса.
Петров поднял голову:
— Никак побаловал кто?..
Голоса приближались:
— Моя видел! Моя все видел!..
— Я не имею отношения!..
— Ничего не знаем!
— Я тоже заметил горящий шнур…
— Кто палил? Моя все видел! Люди недалеко! Калечить мог люди!..
Петров прислушался:
— Никак Алимов шумит…
Вскоре показался Алимов. Он тянул за руку упирающегося Фофу.
— Видал, — раздраженно кричал Алимов, — взрывчатку ложил, хотел ствол — б-бах! А шахтер дохни шахта!
— Да отстань ты! — вырвал руку Фофа. — Завел одно и то же! Слушайте меня! — обратился он к стоящим шахтерам. — Я первым заметил горящий запал. Кто поджег, не знаю. Но знаю, что просил у меня взрывчатку Фатех — персиянин!..
— Он пали! — указал на Фофу Алимов.
— Погасили шнур? — спросил Петров.
— Поднимайся, не робей, Алимов погасил запал, — сказал, выходя наперед, Кузьма Ребро.
Фатех прижался к горбылям, облизывая пересохшие губы. Фофа говорит, как будто он, Фатех, готовил взрыв. Известно, как судят шахтеры тех, кто рвет бурки, не просигналив об этом работающим в лаве. Они не пощадят. Фатех отступил в сторону.
— Зачем давал персу взрывчатку? — резко спросил у Фофы Кузьма.
— А чего его спрашивать, когда взрывальщик тут? — перебил Петров, хватая Фатеха за плечо и выталкивая вперед.
— Вот-вот, пусть он отвечает! — испуганно закричал Фофа.
— Сам бы подох, собака! Ствол завалишь — никто не выйдет: в шурфах лестницы перегнили. Отвечай, что задумал! — требовал Кузьма ответа от Фофы.
Фатех напряженно следил за Фофой. Он все еще не понимал, почему Фофа сваливал на него вину за взрывчатку. Вокруг Фофы — черные тени шахтеров, мигающие огоньки лампочек «бог в помощь» и поднятые выше плеч обушки.
Но от них всего можно ожидать. Живут в грязи и работают как невольники, — обозлены. Им ничего не стоит человека в темном забуте убить. Им привычен удушливый шахтный завал, может быть, такой же, какой бывает только в могиле.
Петров неожиданно ударил Фатеха кулаком в бок.
— Ля иль лога… — зашептал Фатех, сгибаясь от боли.
— Знает кошка, чье сало съела! — заорал Петров, указывая на него. — Он принес!
— Нет, нет… — забормотал Фатех.
— В забут! В забут его! — еще громче закричал Петров, хватая Фатеха за шиворот и таща в глубь шахты.
Под ногами зашуршала угольная крошка. Огоньки лампочек поплыли перед глазами. Глухо прозвучал крик Кузьмы:
— Куда тянешь?
И еще голоса:
— Может, человек не виноват!
— Наговор, может быть!
— Погоди, погоди! Кого со взрывчаткой поймали? На это ты мне ответь!
— На линии паровозы подрывают — никто не знает, откуда взрывчатка. Феофана Юрьевича надо спрашивать!
— Я не отвечаю!
— Оба виноваты!
— Правда мусить быть!
— Была бы тебе правда, если бы рвануло!
— Брось! — потребовал Кузьма. — Управляющий должен ответ держать!
Фатех почувствовал облегчение: Петров отпустил его.
Появился Лиликов. Фатех узнал его по гулкому, басовитому голосу.
— Ты принес взрывчатку? — спросил Лиликов, тронув за плечо.
— Моя не знает… — ответил Фатех.
Впервые хирург Владислав Тобильский встретился с Оришей Гай летом 1942 года в лагере военнопленных…
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.