Красный снег - [7]

Ссутулившийся, в пиджаке темного сукна и неловко сидящей на арбузно-крепкой голове фуражке с поломанным козырьком, в рыжих сапогах, измазанных штыбной жижицей, он больше походил на утомленного дорогой прасола, чем на бывшего бравого урядника.

— Нелегкая принесла! — выругалась Алена, выходя из каморки ему навстречу. — В артель спешишь? — спросила она издали.

Семен глядел на нее маленькими красными глазами и не отвечал.

— Чего явился? — резко спросила Алена, раздражаясь от его молчания.

— Царевых преступников ноне искать нечего, ослобонили тебя от этого. — Она вдруг захохотала. — Ну и одежонку купил!

Семен сжал челюсти, заиграл желваками.

— Зачем явился? — повторила Алена.

— Аверкий говорил, самосуд в шахте идет, — ответил Семен, — надо прекратить.

— Чего это ты должен прекращать?

— По человеческому праву.

— Кто тебя им наделил?

— Помолчала бы, дура! — озлился урядник.

Полные щеки из серых превратились в сизо-красные.

Фатех сжался, ожидая, что Семен сейчас ее ударит.

Но урядник приглядывался к нему.

— Дружка приметил? — продолжала с дерзкой смелостью Алена.

Как будто позабыв о ней, Семен направился к Фатеху.

— Давно оттуда?

— Давно, давно… — быстро проговорил Фатех, не желая ничего объяснять уряднику.

— Взрывчатку доставил? — тихо, почти шепотом, спросил тот.

— Нет, нет!.. — протестующе замахал руками Фатех. — Моя не знает, ничего не знает!..

— Чего шумишь, магомет проклятый! — прошипел урядник и отошел к стволу. — Надо мне в шахту, — сказал он Алене.

— Желание такое заимел? — издевательски спокойно спросила она. — А я не пущу!

Урядник стоял, набычившись, видимо раздумывая, как ему быть, — идти нельзя, и отступать неудобно. Выручил неожиданно появившийся из шахты Феофан Юрьевич. Семен бросился к нему. Но тот, будто не заметив его, быстро пошел прочь.

— Проваливай за ним! — грубее прежнего крикнула Алена.

Семен, зло натянув картуз, двинулся вслед за Фофой.

— Напужал, — кротко улыбнулась Алена. — Думала, бить примется. А ты бы не вступился… Ох, жизнь! — вздохнула она, неизвестно к кому обращаясь.

— Плохо, плохо… — Фатех удивился, что Алена созналась в страхе перед урядником.

— Нашло на меня — не пустить Семена в шахту, — продолжала Алена, поглядывая на Фатеха блестящими от возбуждения глазами. — Никогда не ходил, а теперь вдруг вздумал. А чего? Или перестал шахтеров бояться? Прет, как бык, не иначе — что-то задумал. Ох, жизнь, — повторила она со вздохом.

Фатех удрученно глядел себе под ноги. У него не выходила из головы мысль, что он чуть не попал в сообщники к Фофе и уряднику и только по случайности все обошлось благополучно.

— Слава богу, сам сробел, — говорила Алена, берясь за метлу. — Путя надо подмести… А ты иди уж, дома отогреешься. К тем волкам, гляди, не смей! Домой иди!

— Да, да, — закивал Фатех.

— Где ты только и рос! — засмеялась она, легонько подтолкнув его. — Наши б поматерились. А ты и этого не умеешь.

— Не умеешь… — бормотал Фатех, думая, что теперь ему надо бежать из Казаринки.

Жил он в кладовке штейгерского дома. Там разрешил поселиться Феофан Юрьевич, чтобы был под рукой. От шахты надо пройти по пустырю, пересечь переулок, в котором за высокой дощатой оградой стоял каменный дом управляющего, войти в пустой двор бывшего лесосклада, а оттуда — к черному ходу штейгерского дома. Дверь Фатех открыл бесшумно. Не раздеваясь лег на постель, составленную из ящиков. Под самым потолком слабым вечерним светом синело узкое оконце. Его затягивало морозным узором.

Под ложечкой у Фатеха сосало от голода. Он боялся подняться, чтобы поискать еду: в нем с каждой минутой нарастал страх быть обнаруженным. Этот страх заставлял прислушиваться. За дверью, ведущей в коридор штейгерского дома, послышались приглушенные голоса — кто-то был в доме! Может быть, управляющий и урядник? Аллах спас Фатеха от них, аллах и спрячет. Шакалы, они хотели обмануть Фатеха. Но теперь им самим придется трудно.

А на дворе, должно быть, поднялся ветер: по каморке загулял холод, в трубе засвистело. Фатех лежал, тупо глядя в потолок. Началась зима, поднялась пурга, теперь и вовсе трудно выбраться из Казаринки. Будут ли ходить поезда, если дорогу занесет снегом?

Голоса за дверью стали громче. Но не надо к ним прислушиваться. Какое ему дело, о чем там говорят? Опять, наверное, об упадке власти: штейгеры всегда толковали об этом. Каждый их разговор заканчивался одним и тем же: «Нужны кнут и палка», «Надо бить и расстреливать, иначе Россия погибнет». Что это за страна, которую следует усмирять кнутом и кровью?.. Лучше не прислушиваться. Лучше что-нибудь вспоминать о Джалоле и Гулчахре, — может быть, воспоминания вернут силы и бодрость. Джалол учил его: «Никогда не думай, что горы выше твоих надежд, иди, и они тебе покорятся». А Гулчахра часто шептала при встрече: «Я знала, что ты придешь, потому что ты любишь меня»…

Ничего нет выше надежд, ничего нет сильнее любви.

Но что это?.. О нем:

— Я этого перса ночью отведу на станцию, отведу, будь покоен! В преисподние города отправлю!

— Не говорите глупостей, нас и так подозревают!

— Нового мало — Петька Сутолов давно трибуналом грозит.

— Тогда уходите на донскую сторону. Уходите и не мешайте мне. После этого случая я не могу с вами встречаться.