Красная гора: Рассказы - [86]

И, раскинув руки, она лежала в тени и прохладе. А листва шумела над ней все глуше и глуше…

В этом странном саду

Она подошла ко мне в ботаническом саду и сказала, что любуется каждым моим движением, наблюдает за мной уже неделю и никак не решается познакомиться.

Вначале я непонятно чего испугалась и собралась было прогнать ее прочь.

И тут она спросила, не слыхала ли я о такой науке — соционике, и я ответила, что разве что смутно об этом вспоминаю, и она выразила готовность меня просветить и рассказала, что соционика делит людей на двенадцать типов и для простоты обобщения называет их именами известных людей — Гамлет, Максим Горький, маршал Жуков и т. д.

— Соционика, — объяснила незнакомка, — занимается тем, что подбирает типы по их совместимости и наиболее подходящих друг другу типов называет дуалами. Так вот, — продолжила она, — изучая эту науку, я выяснила, что я Гамлет, а вы, насколько я могу понять, Максим Горький, мой дуал.

Я была потрясена, ведь так же, как и Максим Горький, я писала рассказы. Но она-то, моя незнакомка, ничего об этом не знала, даже не догадывалась!

— Как же вы поняли, что я Максим Горький? — заинтересовалась я.

— О, я художница! — охотно объяснила она. — И я научилась различать типы по лицам. Смотрите, — раскрыла она папку, — вот портреты Гамлетов, вот — Жуковых, вот — Горьких. Если бы вы знали, сколько я перерыла литературы, — блестя глазами, добавила она. — Я уже целый год не вылезаю из библиотеки.

Я внимательно вгляделась в портреты Гамлетов. Действительно, в моей незнакомке было что-то присущее им всем. Может быть, выражение лица, может быть, четко очерченные скулы, может, разрез глаз или складка у губ. Потом я просмотрела портреты Максимов Горьких. Да, незнакомка была права. Несомненно, во мне было что-то горьковское.

— Наташа, — протянула я ей руку.

— Рената, — улыбнулась она.

Теперь она умудрялась каждый день делать мне что-то приятное. Заметив, что я люблю ягоды и рву иргу с деревьев, она по утрам поджидала меня у источника с литровой банкой блестящей, крупной, очень напоминающей чернику, ирги. И еще она забиралась на колючий садовый боярышник с замечательно вкусными, только здесь, в ботаническом саду, растущими кисло-сладкими ягодами, и трясла куст изо всех сил, пока на меня сыпался дождь ягод, и, вся израненная, с впившимися в кожу колючками, спускалась с вершины. К тому же она носила за мной воду с источника. Ну как мне было не оценить этого! Разумеется, такая самоотверженность подкупила бы кого угодно! И потом, у нас действительно оказалось много общего.

— Я не верю в Бога, — говорила Рената, — мой Бог — осень.

Осень была и моим Богом, вернее, даже не осень, а осенний лес. Но я боялась бродить по лесу одна, а никто из моих подруг этой страсти не разделял.

Так вот, специально для меня, т. е. для того, чтобы я не опасалась бродящих по лесу хулиганов, Рената купила газовый пистолет, и мы пристрастились ездить по пригородным лесам и собирать грибы. А потом Рената заразила меня живописью, и, захватив мольберты с красками, мы с ней подолгу просиживали у лиловых болот с полусгнившими, отражающимися в воде деревьями, в серебристых, чуть тронутых позолотой березовых рощах, в озаренном закатом сосняке.

В школе у меня никогда не было больше тройки по рисованию, но, как объяснила Рената, это происходило оттого, что я сначала рисовала карандашом, а потом все раскрашивала.

— У тебя потрясающее чувство цвета, — говорила она. — Ты должна сразу писать красками и с натуры. Просто тебя учили не так.

Да, теперь я чувствовала, что до встречи с Ренатой вся моя жизнь текла не так.

Разве с кем-нибудь из подруг была у меня столь подлинная гармония, столь полное совпадение вкусов и пристрастий? Казалось, мы с Ренатой обрели друг друга навсегда.

Не знаю, как она, а я была по-настоящему счастлива.

«Что за прекрасная наука соционика, — не переставала удивляться я, — и как замечательно она нас соединила!»

Что в Ренате было от Гамлета, я так и не разобрала. Да и что было во мне от Максима Горького, кроме того, что я, как и он, писала рассказы, я тоже не понимала.

Но разве в этом была суть? В конце концов, соционика была епархией Ренаты, и я этим мало интересовалась.

Рената же по-прежнему просиживала в библиотеках, составляя длинные характеристики Гамлетов и прочих типов, чертя какие-то схемы, рисуя портреты, переписывая тесты.

Она говорила, что если ее работа завершится, она поймет, как сделать человечество счастливым. Не очень-то во все это вникая, я только снисходительно посмеивалась.

Зарядили холодные дожди, и мы с Ренатой уже обдумывали планы на зиму. Мы даже обзавелись пластиковыми лыжами, чтоб ездить в дальние походы. Но в один прекрасный день моя Рената вернулась из библиотеки очень расстроенной. Пристально глядя на меня, она пробормотала:

— А вдруг я ошиблась в тебе? Вдруг ты не Максим?

— Максим, Максим, — воскликнула я, только сейчас осознав, как отчаянно боюсь я потерять ее.

— Что ж, — холодно блеснула глазами Рената, — я должна протестировать тебя.

— Тестируй! — вздохнула я, уже предчувствуя неотвратимо надвигающуюся катастрофу.