Коврижка - [58]

КОСИВОН

Косивон… я не знаю, осталось ли это архаичное общежитие на том месте

Конечно, как и все прочее в этом мире, думаю я, это общежитие могло как сохраниться, так и не сохраниться. И то и другое — к лучшему. Допустим, что оно исчезло, тогда, опять же, в этом никто не виноват. Ведь утекло десять лет. Всяко-разно уходят люди, уходят косивоны…

Это, понимаете ли, жизнь.

Есть он или нет его — не суть дело, а вспомнил я свою каморочку в том косивоне, когда смотрел новостной репортаж о МЫШИ, НА ТЕЛЕ КОТОРОЙ ВЫРОСЛО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ УХО. Не знаю почему, но, когда я смотрел на МЫШЬ С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ УХОМ, в моей памяти вдруг всплыло все, что случилось со мной в том косивоне. Прям как человеческое ухо выросло у мыши — нелепо, брык и все.

Как улитка в раковине в том ухе, я в полном покое некоторое время предавался воспоминаниям. Да. Определенно я, как улитка в раковине человеческого уха, выросшего у мыши, некогда жил в комнатушке, что в конце коридора в том косивоне. Пусть это было очень давно, но, определенно, это — факт. И если вам не доводилось жить в подобном косивоне, тогда воздержитесь, прошу я, от упреков в мой адрес: дескать, В УШНОЙ РАКОВИНЕ НЕТ УЛИТКИ. Земных дел, я клянусь, не дано знать никому.

Хорошенько оглянитесь, и…

Вы обнаружите: подобно тому, как в комнатушке в конце коридора в косивоне живет человек, в раковине уха может жить улитка. То есть я хочу сказать, что одно ничем не отличается от другого. И вот перед вами она, история человека, который жил в похожей на ушную раковину комнате в конце коридора в косивоне. Пусть это дело десятилетней давности — в меня, определенно, вживился ген того косивона. И кто знает, вполне возможно, что на моей спине уже выросло огромное КОСИВОННОЕ УХО. Допустим, что так оно и есть, но и в этом случае — думается мне — не надо никого винить. Ведь пока росло ухо, уходили люди, уходили мыши, уходили улитки… То есть…

Это, понимаете ли, жизнь.

Весной 1991 года было несколько событий

В жизни случаются разные вёсны, но такая весна — клянусь — была впервые. Начать хотя бы с того, что зимой, незадолго до прихода той весны, папин бизнес постигло банкротство. Всюду по нашему дому были расклеены ярлыки об аресте имущества, и сновали кредиторы. Мало того что банкротство носило характер грандиозной аферы, так еще главным лицедеем, провернувшим эту убийственную махинацию, был родной брат отца. Да, это был мой дядя, но разве можно назвать такого подлеца дядей? Дом пошел с молотка, а семья рассыпалась. Родители подались в деревню, старший брат — на стройку, а я набивался на ночлег то к одним друзьям, то к другим. Все случилось в мгновение ока.

И пришла весна.

С наступлением весны мои гостевания исчерпали свой лимит. Одним прекрасным утром меня вместе с домочадцами моего друга пригласили к столу, однако только в моей тарелке не было яичницы. «А где его яичница?» — спросил друг, а мать ответила ему: «М-м. Яйца закончились». Я с аппетитом съел свой завтрак, поблагодарил хозяйку и, поднимаясь из-за стола, на холодильнике заметил два полных лотка яиц. Сзади… громче обычного доносился стук столовых приборов.

Вернувшись в спальную комнату, я заявил другу, что скоро соберу свои вещи. «В чем дело?» Другу, который так ни о чем и не догадался, я сказал, что у меня появилась своя крыша над головой, однако в действительности мне хотелось закупорить глаза и уши и стать хотя бы столбом или дверным косяком в его доме. В общей сложности на первом и на втором этаже у них было три кондиционера, а также у них было водяное отопление пола с бронзовыми трубами. Первым делом я отправился к своему старшему брату. «Извини. Это все», — протянул мне брат 300 тысяч вон перед контейнерным домиком, внимательно выслушав мою историю от начала до конца. Вокруг пышно цвела форзиция.

Арест, наложенный на зарплату, заставил моего брата распрощаться с его тепленьким местечком. Узнав, что арест скоро коснется его зарплаты, брат сразу же написал заявление об уходе по собственному желанию. Его выходное пособие было полностью потрачено на содержание родителей и на оплату моей учебы. Благодаря брату я стал второкурсником, пусть этот заурядный техникум и не делал мне никакой чести. Единственным реальным убежищем могла стать армия, однако меня продинамили и мимо этой кормушки: спасибо зрению, я был определен в глубокий резерв. Взяв несколько газет с бесплатными объявлениями, я отправился в читальный зал. Перед входом в библиотеку порхала пара капустниц.

В читальном зале на освещенном солнцем столе я медленной и слизкой улиткой ползал по страницам газеты. За шестиместным столом без перегородок кроме меня сидели две школьницы: одна читала ШЕКСПИРА, другая — «ПОСТИЖЕНИЕ ФОТОГРАФИЧЕСКОГО ИСКУССТВА». Я ощутил приземленность, неудобство и стыд, но… прочь и приземленность, и неудобство, и стыд! — ведь я первый человек-столб и человек-дверной-косяк. Весеннее солнце было теплым, как кофе со сливками из кофейного автомата.

Девяносто тысяч вон в месяц. С питанием.

У меня не было вариантов. В этой стране не существовало другого жилья, которое я мог бы снять за триста тысяч вон, и лишь косивон — и название-то это «КОСИВОН» я услышал впервые — был единственным местом, где я мог найти приют. Мой косивон был самым дешевым из всех, объявление о нем располагалось в самом верху раздела о косивонах. Это был луч света, без копейки залога