Коврижка - [59]
На следующее утро я съехал от друга. За исключением компьютера мой скарб был очень прост, поэтому это был скорее не ПЕРЕЕЗД, а ПЕРЕМЕЩЕНИЕ. И даже это ПЕРЕМЕЩЕНИЕ благодаря машине друга свелось — чувствовал я — к пустяковой РАЗМИНОЧКЕ. «Если будет трудно, наши двери всегда для тебя открыты», — сказала мне мать друга, когда я попрощался с ней.
Мой косивон располагался на отшибе, в укромном неприметном месте в пятистах метрах от моего техникума. Всего несколько крутых поворотов узенькими петляющими улочками — и вот оно, старенькое обшарпанное трехэтажное строение. Однако за ним был холм, поросший лесом, поэтому воздух там был несказанно свежий. Несколько вишневых деревьев у въезда со стороны холма дрожали на ветру.
«Косивон? Это же общежитие для тех, кто готовится к экзамену на государственную службу». — Выйдя из машины, мой друг состряпал обескураженную мину. Меня тоже охватило беспокойство, однако у меня был тонкий расчет на то, что все сойдет, если я выдам себя за кандидата на государственный чин. Однако мы не знали одного важного факта: к тому моменту корейские косивоны начали играть роль низкопробных ночлежек. То есть…
Я зря беспокоился. В общем, 1991 год — это год, когда косивоны стали использоваться в качестве ночлежек для гастарбайтеров и официанток, и вместе с тем год, когда в косивонах оставались последние добровольные затворники, готовящиеся к государственной службе. Таким образом, выходило, что для постояльцев… и для самого КОСИВОНА это был несколько конфузный и сумбурный период. Так или иначе…
Тогда мы, не зная всего этого, робея, пошагали вверх по лестнице. В этом никто не виноват. В восемнадцать лет любой судит мир по имени и обличию, нам как раз было по восемнадцать, и, кстати, над входом висела вывеска «Косивон». Вскоре мы поднялись на третий этаж и, переведя дыхание, осторожно приоткрыли дверь. Прямо на входе плотными рядами, так, что некуда было ступить, стояло тринадцать пар кроссовок, четыре пары ботинок, пять пар женских туфель на высоком каблуке, три пары тапочек и пара белых ботинок, по которым совершенно нельзя было догадаться, кто их хозяин.
И ти-ши-на…
На всякого вошедшего в вестибюль давила большая вывеска. Крупная надпись на ней была намалевана кистью (и вы бы смогли так написать) и определена в вульгарную рамку (вы бы не повесили у себя такую). Под вывеской мы увидели малюсенькое, с пятачок, окошечко коменданта. Заправляла там женщина лет пятидесяти. «А это вы звонили?» — «Да», — почти беззвучно ответил я.
Нас сразу повели в комнату. Мы втиснулись в несуразно длинный, узкий, темный — шириной не более, а то и менее сорока сантиметров — коридор. Естественным образом мы выстроились в один ряд, словно играли в паровозик. Беззвучно… поезд въехал в тоннель. И тут посреди тоннеля распахнулась дверь, и из нее кто-то выскочил. Катастрофа! — был готов крикнуть я, однако этот некто, продемонстрировав превосходную реакцию, ловко извернулся и вжался в стену. Его движения были поразительно отточены и быстры. И к тому же — беззвучны. Вот это да! — вслед за головой поезда, таким же движением проскочившей мимо незнакомца, мы тоже, извернувшись бочком, благополучно избежали столкновения. Я сглотнул слюну: к тому времени я уже шел на цыпочках. Комната была в самом конце коридора.
«Из свободных осталась только эта, — отпирая замок, шептала распорядительница. — Завтра, как мне сказали, еще кто-то хотел посмотреть, однако из-за вас я сказала, что у меня уже договорено. Ах да, комната принадлежит отдельному собственнику…» И в тот момент, когда внезапно зачастившая скороговоркой женщина открыла дверь, мы — клянусь — оторопели. Ведь наш взгляд уперся в пространство, которое скорее походило на гроб, нежели на жилую комнату. Обалдев, я плюхнулся пятками на пол.
Короче, в пространстве, не позволяющем вытянуть ноги, располагается письменный стол и стул. Ни дать ни взять — чулан. Там грызут гранит науки. Подкрадывается дрема. Надо спать! Тогда стул убирается с пола и ставится на стол. Аса! — а под столом такие просторы (учитывая площадь комнаты, пространство под столом вполне можно назвать просторами)! Ложишься на пол и вытягиваешь ноги под стол. Спишь. Вот что это было.
Лежа на полу в такой позе, вы могли видеть две бельевые веревки, пересекающие потолок, и маленький стенной шкафчик над столом. В центре потолка мерцали дистрофические, похожие на белесые кости на рентгеновском снимке люминесцентные лампы. Изливаемый ими свет был ущербным, как сломанная ключица, и неверным, как фотопроекция организма. Этот свет совершенно не радовал глаз, однако его, за исключением часов сна, все время приходилось держать включенным. Ведь окна-то не было. «А питание?»
«А, идите за мной». Мы снова выстроились паровозиком и отправились на крышу. Там была терраса и небольшая надстройка, в которой был четырехместный обеденный стол и электрическая рисоварка. Распорядительница с демонстративной гордостью откинула крышку рисоварки. Несвежий на вид рис — но в большом количестве — был внутри. «Можно кушать в любое время, только закуски каждый приносит свои. Рис есть всегда».
