Коврижка - [13]

Вот что странно: стиснув зубы и продолжая вкалывать, я даже начал испытывать какой-то интерес. Голова-плечи-колени-пятки-колени-пятки больше не раскалывались и даже не болели. Ух ты! — радовался я. По утрам было свежо, а у входа на станцию «Кэбон», как правило, стоял Гуру с сигаретой во рту. У Старшого (билетера Гуру называл Старшим) мы получаем бесплатные проездные билеты. Получаем, поднимаемся на платформу и — как какая-нибудь элита — ждем поезда у самого переднего края. Прежний я непременно бы остановился у линии ожидания недалеко от восьмого выхода (я всегда занимал эту, находящуюся на кратчайшем расстоянии от дома, позицию), но тем летом я был ТРАМБОВЩИКОМ. Я вслед за Гуру вежливо здоровался с машинистом, и он, как правило, открывал нам дверь в свою кабину. О, как же клёво!

«Люди называют нас легендой», — то ли проводил инструктаж, то ли читал проповедь БРИГАДИР. Было необычайно интересно слушать его речи в дежурке. Возраст и опыт, сила рук, четкая профессиональная позиция и философия собачьего дерьма… — с какой стороны ни посмотри, этот мужчина был самым матерым из нас, и звали мы его Бригадиром. Он в действительности был поставлен над всеми трамбовщиками. Светом и жизнью для нас его слова не были, а были они: «А, ну-ну», «Действительно, действительно», — короче, Бригадир всегда говорил, что трамбовщик — стержень национальной экономики, голландский мальчик, затыкающий транспортный коллапс (Что?! Он ведь заткнул плотину!), легенда южнокорейской индустрии. А, ну-ну.

Я не горел желанием за три тысячи вон в час становиться голландским мальчиком, но были и такие слова Бригадира, с которыми соглашались все. А именно то, что каждый из нас стоит ста. «Гвардия, цвет нации, — проповедовал всегда Бригадир. — Если ты не гвардеец, который один стоит ста, тебе не место среди трамбовщиков станции „Синдорим“». Он посвящал нас во все тайны: как трамбовать людей, как спасти человека, у которого застряла нога, сколько пассажиромест в поезде и так далее. А то вдруг выдаст: «Печенье недавно появилось „О, йес“. Вкуснотища! А тебе что больше нравится: „Чокопай“ или „О, йес“?» Да, был у него талант огорошить человека неожиданным вопросом. Ха-ха, ну-ну.

И было много происшествий. Был ребенок, который упал в обморок, стиснутый со всех сторон взрослыми. И зря тогда Бригадир метался по вагону: «Где родители? Какая тля возит своих детей в такое время?» — очевидно, что родителей в поезде не было. «Я должен ехать на олимпиаду по математике. Мамка меня прибьет», — едва открыв глаза, сказал мальчик в дежурке и заплакал. Мальчуган сказал, что приехал из Пучхона. Бригадир на свои деньги купил ему «Колу» и «О, йес». «Малой, сгоняй». Взяв тридцать минут жизни Бригадира, я без обычной усмешки ответил: «А, да».

«Пожалуйста… я опаздываю», — молила меня одна дамочка. По возможности в спину или плечи… То есть в тот момент я еще стеснялся трамбовать женские тела. Моя застенчивость стоила уже двух упущенных поездов. Женщина разрыдалась прямо передо мной, так жалобно, что я не вытерпел. Итак, я позвал Гуру. Следующий поезд был до Ыйджонбу: он был переполнен настолько, что даже Гуру не сдюжил. В конце концов женщину впихнул Бригадир. «Дамочка, не смотрите на вагон, ко мне лицом! Ко мне». — И, глядя ей в глаза, он надавил ей туда, что называется грудью, и — пошла, пошла, родимая — утрамбовал-таки пассажирку. «Слушай сюда. Мужики хорошо входят лицом к поезду, а женщин надо поворачивать лицом к себе. Усек?» — «А почему так?» — «Так, и все».

Одного трамбовщика затащило в вагон. Произошло это в мгновенье ока, сзади люди поднажали, и все. Случилось лишь то, что могло случиться, а проблемы начались дальше. Какой-то пассажир взбеленился и дал трамбовщику в морду. Повод был прост. Мужик решил отыграться за бесцеремонность нашего брата. Получивший по морде трамбовщик был не из терпил, поэтому инцидент разросся. В итоге — групповая потасовка. Три зуба. Бросившихся врассыпную пассажиров никто не догонял, а нашему товарищу пришлось на свои кровные вставлять себе передние зубы. Больше мы его не видели.

Зато я видел разных извращенцев. Опять же, даже если сам не видел, то по женскому верещанию и тому подобному мог догадаться, что где-то в вагон затесался извращенец. Однажды на месте преступления поймали сорокалетнего типа, который забрызгал юбку женщины своей спермой. Как он умудрился двигать рукой? Я считал экстраординарным и то, что в такой давке мужик сподобился на такое, и то, что его смогли поймать. «Развелось, развелось гадов». — Гуру покачал головой. «Однако, Гуру… Допустим, что это было прикольно… Ты хотел бы ехать в том вагоне?» — «Это еще неизвестно. Кто знает, что творится в голове извращенца? У меня есть друг, который недавно устроился в полицию. Вот он мне и рассказал, что однажды поступило заявление на тридцатилетнего мужика, который голышом жрал цветы на клумбе. Представляешь?» — «Жрал цветы?» — «Ага, цветы».

Мужик, задержанный во время семяизвержения, оказался рецидивистом. Он был молчаливым, его светлокожее лицо было усыпано родинками. По складкам кожи вокруг его жирной шеи все время струился пот. «Что, извращенец, с Гавайев вернулся?» — измывался над ним Бригадир, но тот даже не поднимал глаз. Других причин не было, просто его цветастая «гавайка» была слишком красивой по сравнению с формой полицейского, который стоял рядом, поэтому — бац! — мне ударила в голову мысль: «А на Гавайях тоже есть метро? На Гавайях тоже есть мужики, которые голышом объедают на клумбах цветы? На Гавайях… тоже есть трамбовщики? Земля круглая, если все время шагать вперед, тогда — алоха, о, е!»