Кот, который играл в слова - [2]

Коко сощурился в знак согласия.

Квиллер дотянулся до узенькой полоски океанически-голубой шерстяной ткани, перекинутой через гнущийся ствол торшера.

— Чёрт подери эту моль! — вскрикнул он. — Ещё один галстук объела!

Коко издал слабый писк, в котором прозвучало что-то вроде сочувствия, и Квиллер, ощупав обгрызенный край галстука, тем не менее решил его надеть.

— Если хочешь быть полезным, — укорил он кота, — почему не занимаешься молью и попусту тратишь время на паутину?

У Коко с самого его вселения к Квиллеру развилось любопытное отклонение от нормы. В этом старом сыром здании кишмя кишели пауки, и, как только они сплетали сети, Коко пожирал их искусную пряжу.

Квиллер упрятал обглоданный конец галстука под рубашку и сунул в карман трубку — затейливо изогнутую носогрейку. Потом, грубовато прощаясь, он взлохматил Коко голову и покинул свое жилище на Бленхейм-плейс.

Когда он наконец вошел в вестибюль «Дневного прибоя», волосы у него были подстрижены, усы слегка подровнены, а ботинки соперничали блеском со стенами черного мрамора. Он уловил в мраморе своё отражение в профиль и втянул живот: тот начинал казаться чуточку выпуклым.

По пути его обозревало немало глаз. С самого поступления в «Прибой», семь месяцев назад, Квиллер, с его густыми усами, колоритной трубкой и туманным прошлым, был предметом пересудов и догадок. Всякий знал, что он сделал в Нью-Йорке и Чикаго недурную карьеру как репортёр-криминалист. После этого он на несколько лет пропал и сейчас занимал скромный стол в газете Среднего Запада и писал всего-навсего статейки об искусстве!

Открылась дверь лифта, и Квиллер отступил, давая дорогу шеренге сотрудниц женского отдела, которые направлялись на утренние задания или на чашечку кофе. Пока они проходили, он обвёл их оценивающим взглядом. Одна была слишком стара. Другая слишком невзрачна. Репортёрша моды — слишком внушительна. Светская репортёрша — замужем.

Замужняя взглянула на него с насмешливым укором.

— Везёт же некоторым! — бросила она. — Прямо так и гребут всё под себя! Терпеть вас не могу!

Квиллер поглядел, как она проплывает через вестибюль, а потом впрыгнул в лифт за секунду до закрытия дверей.

— Интересно, с чего бы это всё? — пробормотал он. В кабинке была ещё одна пассажирка — блондинка-секретарша из отдела рекламы.

— Я только что слышала новости, — сказала она. — Мои поздравления! — И вышла из лифта на следующем этаже.

Большая надежда вздымала траченный молью квиллеровский галстук, когда он входил в отдел публицистики с его рядами зеленых металлических столов, зелёных пишущих машинок и зелёных же телефонов.

Его поманил к себе Арчи Райкер.

— Дубина, — сказал редактор публицистики. — Перси созывает в десять-тридцать летучку. Возможно, хочет обсудить это забавное «в» в твоей фамилий. Видал первый выпуск? — Он толкнул через стол газету и указал на крупно набранный заголовок: «Искусство держит квурс на квурорт». — Райкер добавил: — Никто не заметил опечатки, пока газета не поступила в продажу. Ты сбил с толку весь штат.

— У меня добрая шотландская фамилия, — обороняясь, выдавил Квиллер. — Не Киллером же мне вам на радость зваться? — Потом склонился над столом Райкера и сказал: — Нынче утром я ощущал некую интересную вибрацию. По-моему, Перси даст мне новое назначение.

— Если даст, это для меня сущая новость.

— Я шесть месяцев пробыл смешнейшей фигурой журналистики — криминалист, посаженный на искусство.

— Нечего было брать эту работу, раз она тебя не устраивает.

— Мне были нужны деньги. Ты это знаешь. И мне было обещано место в редакторской, как только оно появится.

— Всяческих удач, — уныло пожелал Райкер.

— По-моему, есть что-то вроде шанса. И каков бы он ни был, о нем знают все, кроме нас с тобой.

Редактор публицистики откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— В средствах массовой информации общепринято, — провещал он, — что наиболее заинтересованные лица узнают новости последними.

Когда из редакторской донёсся звонок, Райкер с Квиллером вступили в кабинет главного редактора, сказав: «Доброе утро, Харолд». Босса звали Перси только за глаза.

Тут был начальник отдела рекламы, трещавший своими манжетами. Был тут и шеф фотографов, выглядевший утомленным. Присутствовала и редакторша женского отдела в довольно-таки смелой шляпке из шкуры зебры, пославшая Квиллеру затяжной жёсткий взгляд, который его смутил. У Фрэн Ангер было приторно-сладкое обаяние — он ему не доверял. Он был осторожен с деловыми дамами. Некогда был на такой женат.

Кто-то прикрыл дверь, и главный редактор крутанул своё кресло, чтобы лицезреть Квиллера.

— Квилл, я обязан извиниться перед вами, — сказал он. — Мне следовало бы обсудить всё с вами дней десять назад. До вас, возможно, дошли слухи, и с моей стороны было не больно красиво оставлять вас в неведении. Не обессудьте. Меня включили в Гражданский комитет мэрии по борьбе с преступностью, но это не извинение per se[3].

«Он и впрямь неплохой парень», — подумал Квиллер, тревожно ёрзая на стуле.

— Мы обещали вам другую работу, как только представится удобный случай, — продолжал главный, — и теперь у нас для вас есть настоящее задание! Мы собираемся расширять издательский бизнес в целом и газету «Дневной прибой»