Костолом - [15]

* * *

Мадина сидела на холодном гладком валуне и оглядывала пустоту, в которую обратилось их место. Сегодня селяне вернулись. Их не было два дня и две ночи, а на третий день они вернулись. Обрушили чёрный остов сгоревшего дома, похоронив кости под обломками прогоревшей древесины. Разобрали на камни чёрную, некогда бывшую белой печь. Камни унесли. Золу на пепелище разровняли. Мадина содрогалась, наблюдая, как бесчисленные пары ног прохаживались по её присыпанным чёрными хлопьями костям. Снесли пристройку и курятник. Кур забрали ещё в первый день. Здесь когда-то жила колдунья, проклявшая их народ — так сказал им князь, а мулла слова князя лишь подтвердил, и убедившись, что в этом месте не осталось ничего, способного сохранить о ней память, ушли обратно.

Это было утром, на заре, а сейчас же, на закате, полыхало уже в другом месте. Деревянные стены поселения, видневшиеся с места пепелища сквозь вёрсты степи, отправляли в небеса последние послания — вздымавшиеся в воздух алые хлопья. Село горело. Мадина могла бы сходить туда, чтобы видеть ближе, но в этом не было нужды: она и со своего пепелища всё видела. Турки приплыли, когда люди были заняты сравниванием её дома с землёй. Высадились быстро. Коней при них не было, зато было столько людей и оружия, что село пало за несколько часов. Она видела горящие сакли, ручьи крови, текущие по земляным вытоптанным улочкам, слышала крики женщин, угоняемых в сторону лодок. Видела порубленные на части тела мужчин. Младенцев, сбрасываемых в колодцы. Видела пришельцев, сгребавших в большие холщёвые мешки всё, что можно было унести. Овец и лошадей, которых собирали в табуны и гнали к берегу. Лодки продолжали прибывать. Их грузили быстро, и они тут же отчаливали, увозя добычу на юг. К закату в округе не было уже никого — никого живого. На месте села остался лишь дымящийся беспорядок, и столб дыма видно было издали. Скоро сюда придут соседи — как только убедятся, что турки уплыли, и дорога чиста. Разберут то, что ещё осталось нетронутым, поскорбят немного и вернутся восвояси, в свои сёла: тихо ждать такой же участи. Когда небо окончательно сменило цвет с синего на чёрный, а истончившийся столб дыма уходил в него, сплетаясь с млечным путём, Мадина поднялась с камня и пошла к своему пепелищу. Ей бы очень хотелось отрыть свои кости, выкопать могилку и спрятать их в ней. Хотя бы так. Но она не могла — её руки проходили сквозь пепел, а ноги не оставляли на нём следов. Уже три дня, как она потеряла плоть, а так ещё полностью этого и не осознала. Ничего, время на это у неё есть. Бесцельно побродив вокруг обломков, она направилась в лес. Свои новые владения стоит потихоньку обживать — ведь здесь она надолго. На то, что когда-нибудь эту проклятую землю, завещанную ей прародительницей, она сможет покинуть, надежды не было.

Лес встретил её мерным потрескиванием ночных насекомых, уханьем совы, похрустыванием веток и завываниями ветра в кронах деревьев. Звуков в лесу было так много, что в них можно было затеряться. Не было среди них лишь одного — звука её шагов. Найдя удобное углубление под корнями мощного многовекового бука, она улеглась на влажную траву, не почувствовав влаги, и задумалась. Спят ли души? За те три дня, что она была душой, спать ей не захотелось ни разу. Если это часть проклятия, то придётся смириться. А что, если она сможет приручить сон, как делала это раньше, имея плоть? Размышляя над этим она не заметила, как уснула.

* * *

Ей снилась полянка, тускло освещаемая летними звёздами, высокие травы, приятно щекочущие голые ноги, влажные листья низеньких кустов, резвящиеся в воздухе светлячки. Неужели для того, чтобы вновь почувствовать, ей нужно было уснуть? Живые люди во сне летают, а мёртвые, оказывается, всего лишь чувствуют — и этого уже слишком много. Неужели, погружаясь в призрачный сон, призрак вновь обретает плоть? Посреди полянки, свернувшись клубком на лежбище из примятой сухой травы, отдыхала лиса. Залюбовавшись беспечным созданием, Мадина стала свидетельницей удивительного события: вдруг лиса подошла к ней, с интересом принюхалась, сперва даже чуть оскалилась, потом попятилась, поджав роскошный хвостик, наконец, будто поняв что угрозы нет, подошла ближе и ткнула носом в протянутую призрачную ладонь. Мадина не поверила, когда почувствовала: нос у лисицы влажный и холодный. Погладила зверюшку по шёрстке. Шерсть у лисы — жёсткая, густая — крепко воняла псиной. Она чувствовала её запах. Вцепившись пальцами в шкурку, она услышала довольное урчание почти уже приручённого зверя. Она могла слышать! Она обняла лисицу и сидела так, поджав под себя голые ноги, пока не ощутила, что замерзает. Вдруг лисица фыркнула, дёрнула лапой и… открыла глаза. Открыла глаза и Мадина. Она всё ещё лежала под корнями дерева, а лисицы нигде не было. Поднявшись, Мадина по памяти побрела искать звёздную поляну, с неудовольствием обнаружив, что ноги её траву больше не мяли и даже не чувствовали. Лиса носилась по поляне, спросонья не находя себе места. Вдруг, навострив уши лишь на одной ей слышимый шум, зверюшка бросилась через поляну, проскочив Мадину насквозь.