Костолом - [14]
— Да не сплю я, не сплю… — Ксю привирает. Спать не спит, но подрёмывает. — Просто задумалась. Скажи, а где именно она жила? Где был её дом?
— Кто? Кого?
— Ну, Мадина эта, колдунья.
— Ксень, ты чего? — Женька снисходительно потрёпывает подружку по голому плечу. — Это ж сказка. Не было никакой колдуньи. И проклятий не существует. И с тобой всё в порядке. А то, что ты с психопатом встретилась — простая случайность. Про молнию слышала? Которая два раза в одно место не бьёт. Ты своё отмучилась — значит, в следующий раз встретишь кого получше. Ну? Ксюююш…
Почти три. Светает в четыре сорок, подъём в полшестого. Подружки спали вместе, скинув покрывало на пол и даже не занавесив окна. Они не слышали звук мотора у ворот, цокот каблуков сперва по бетонной тропинке к гостинице, двери которой никогда не закрываются, после — по каменным ступеням, и наконец — по веранде третьего этажа. Не слышали, как в люксе по соседству щёлкнул выключатель. Не слышали шума воды из ванной комнаты. И женского плача, глухого, удушливого, тоже не слышали.
5. Мадина
Она увидела их издали. Могла бы бежать в лес — до опушки рукой подать, но знала: бесполезно. Их больше, и пусть лес ей был вторым домом, рано или поздно она выбилась бы из сил, а они — нет. Выкраивать себе лишние часы жизни — это как продлевать свою смерть. Поэтому она бросила на землю таз с бельём, что тащила от речки, заскочила в дом, заперлась на все засовы и просто стала ждать.
Сначала они пытались её звать — выкрикивали её имя вперемешку с проклятиями, бросали камни в бревенчатые стены. И чем дольше это продолжалось, тем больше их становилось. В маленькое смотровое окошко она уже могла видеть, как её дом берут в кольцо, и в пришельцах она узнавала то одного, то другого — казалось, будто вся деревня собралась тем утром у её одинокой сакли. Кто же остался за стенами поселения? В дни, когда море беспредельно подчинено туркам, и прибрежные сёла разоряются одно за другим, навсегда оказываясь стёртыми из памяти этих земель? Она не злилась, и ей не было страшно, она лишь сожалела о том, что не позаботилась о себе заранее. Ошиблась. Думала — ещё молодая, время есть. Но теперь за ней не стояло ни времени, ни наследницы. Отойдя от окошка, она обрушилась на пол. Ей ничего больше не оставалось — только ждать. Глупцы, которым, швыряться камнями уже надоело, теперь надумали в её дом просто вломиться. Она нужна была им живой — они верили, что сам Пророк завещал забивать богохульников камнями. Мадина зажмурилась, представив себе эту участь — было несложно, ибо подобных историй она слышала много: и из базарных сплетен заезжих купцов в былые времена, когда князь Али-Мурза ещё не был женат и славился благоразумием и мягкосердечием, и из давних бесед с матерью. В тех краях таких, как она, кроме неё самой больше не было, что не мешало суеверным каждого неугодного казнить за грехи, приписываемые сейчас и ей. Сперва их связывали, лишая подвижности, затем закапывали в землю по грудь, брали в кольцо и кидали камни, пока не начинало казаться, что колдун, а чаще — колдунья, испустила дух, и её чёрная душа отправилась в подземное царство вместе с её чёрной кровью, жадно впитываемой рыхлой землёй. Мадина горько усмехнулась: смерть про неё не помнит, сама она за ней не придёт. Но даже если она убьёт себя, или её убьют, призвав смерть силой, она всё равно не умрёт. Она останется здесь — бродить по берегу полупрозрачным лунным видением, и так будет вечность. Мать передала ей дар здесь же — в этом доме, а сама вылетела в трубу, и Мадина должна была сделать так же. Дымоход — её единственный путь, такой близкий и недоступный. Впереди — века неприкаянных скитаний, так пусть же её последний час в теле живой женщины не омрачится грязной экзекуцией.
Дверь уже едва сдерживала напор бьющегося об неё тарана. Это была крепкая дверь, дубовая. И засовов с дюжину. Прапрабабка Мадины, которая и построила этот дом на этой земле, провозгласив её своей, их землёй и закрепив её за ними, неспроста не оставила окон. Она была мудрой женщиной, и сейчас, таращась в дрожащую под ударами дверь, Мадина была ей благодарна. Сняв с пояса, на котором держались её юбки, крепкий нож, что долгие годы служил ей и инструментом, и оружием, она зажала его в кулаке и приложила к животу. Решено: она не дастся им живой, и её смерть не послужит им страшной забавой. Она отправит себя в вечность саморучно — оставалось лишь дождаться, когда падёт дверь: перед тем как испустить дух, ей хотелось взглянуть им в глаза.
Но удары внезапно стихли. Даже голоса за стенами стихли, и казалось, стихло всё — сам воздух: и птицы, и кузнечики, и даже ветер… Отложив нож, ведомая страхом и любопытством, Мадина поднялась с пола, стряхнула печную золу с оборок юбок и вернулась к смотровому окошку. Едва подойдя к нему, ей тут же пришлось отшатнуться — на неё неслось что-то странное, ни на что не похожее. Лишь отступив пару шагов и дав этому чему-то беспрепятственно залететь в дом и приземлиться на доски у её ног, она поняла, какую смерть приготовили для неё селяне. Сухие доски уже занимались под пылающим тонким факелом. Следом полетел ещё один, и Мадина, перестав уже оглядываться на дверь — там не спасение, там ловушка, они хотели её выкурить — вновь схватилась за нож. Тот выпал из влажных, покрытых страхом ладоней, и Мадина нагнулась, чтобы поднять его… Нижняя юбка вспыхнула от расползающегося по доскам пламени, за нею занялась другая, огонь взбирался выше с неимоверной скоростью — простая холщёвая одежда служила ему хорошо, и Мадина уже чувствовала тошнотворный запах тлеющих волос, слышала мерзкий писк, что издавала лопающаяся на её груди обугленная кожа, затем был запах горящей плоти. На летних ярмарках им завлекали в харчевни. Плоть горела долго: она обратилась в угли, уже когда все четыре стены крохотного бревенчатого домика с печкой посередине стали рыжими от пламени. A потом были кости… Они так и не прогорели до конца, не стали пеплом. Они оказались слишком крепки.
Любимая подруга убита, и кажется, я знаю, кто это сделал. Он ходит рядом, но его не поймать. И пока я пыталась бороться с тьмой, что внутри, зверь подбирался всё ближе. Теперь моя цель — убить зверя.Метки: разница в возрасте, спорт, триллер, детектив, повседневность, повествование от первого лица, учебные заведения, элементы фемслэша. Без привязки к конкретной геолокации. Абстрактный город некой европейской страны, где люди носят самые разные имена.
В романе крупного венгерского прозаика рассказывается о славном историческом прошлом венгерского народа — провозглашении Венгерской советской республики в 1919 году. Автор убедительно показывает, как установление пролетарской диктатуры всколыхнуло все слои тогдашнего венгерского общества, а ее притягательные идеи привлекли на сторону революции не только широкие массы рабочих и крестьян, но и представителей интеллигенции. Роман предназначен для массового читателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В этом немного грустном, но искрящемся юмором романе затрагиваются серьезные и глубокие темы: одиночество вдвоем, желание изменить скучную «нормальную» жизнь. Главная героиня романа — этакая финская Бриджит Джонс — молодая женщина с неустроенной личной жизнью, мечтающая об истинной близости с любимым мужчиной.
Книга эта – вне жанра. Книга эта – подобна памяти, в которой накоплены вразнобой наблюдения и ощущения, привязанности и отторжения, пережитое и содеянное. Старание мое – рассказывать подлинные истории, которые кому-то покажутся вымышленными. Вымысел не отделить от реальности. Вымысел – украшение ее, а то и наоборот. Не провести грань между ними. Загустеть бы, загустеть! Мыслью, чувством, намерением. И не ищите последовательности в этом повествовании. Такое и с нами не часто бывает, разве что день с ночью сменяются неукоснительно, приобретения с потерями.
Автор книги В. А. Крючков имеет богатый жизненный опыт, что позволило ему правдиво отобразить действительность. В романе по нарастающей даны переломы в трудовом коллективе завода, в жизни нашего общества, убедительно показаны трагедия семьи главного героя, первая любовь его сына Бориса к Любе Кудриной, дочери человека, с которым директор завода Никаноров в конфронтации, по-настоящему жесткая борьба конкурентов на выборах в высший орган страны, сложные отношения первого секретаря обкома партии и председателя облисполкома, перекосы и перегибы, ломающие судьбы людей, как до перестройки, так и в ходе ее. Первая повесть Валентина Крючкова «Когда в пути не один» была опубликована в 1981 году.
В романе, написанном нижегородским писателем, отображается почти десятилетний период из жизни города и области и продолжается рассказ о жизненном пути Вовки Филиппова — главного героя двух повестей с тем же названием — «Когда в пути не один». Однако теперь это уже не Вовка, а Владимир Алексеевич Филиппов. Он работает помощником председателя облисполкома и является активным участником многих важнейших событий, происходящих в области. В романе четко прописан конфликт между первым секретарем обкома партии Богородовым и председателем облисполкома Славяновым, его последствия, достоверно и правдиво показана личная жизнь главного героя. Нижегородский писатель Валентин Крючков известен читателям по роману «На крутом переломе», повести «Если родится сын» и двум повестям с одноименным названием «Когда в пути не один», в которых, как и в новом произведении автора, главным героем является Владимир Филиппов. Избранная писателем в новом романе тема — личная жизнь и работа представителей советских и партийных органов власти — ему хорошо знакома.