Костолом - [12]
Ксюша не может сдержать улыбки.
— Это точно… — Сказать больше нечего: на то, что хотелось бы — смелости не хватит, а болтать ниочём она к своим двадцати так и не научилась. — А хотите, в карты сыграем? — ляпает она первое, что приходит на ум: взгляд упал на подоконник родной комнаты, где лежит чужая, забытая кем-то из предыдущих постояльцев игральная колода.
— Ох, Ксюш, извините, но я не по играм. Азарт, честно говоря, — тоже не моё. Хотя… Если колода полная, могу Вам погадать!
— Погадать? — У Ксюши единомоментно зачесалось всё. — А Вы умеете? — Конечно она умеет — небось, парень её научил.
— Умею, — Оля подмигнула, или показалось? — Мой муж говорит, я немного цыганка. Хоть это и не так.
Щекотка оборачивается ознобом — Ксения невесомо опускается в плетёное кресло, ни живая ни мёртвая. Муж? Костолом — её муж? Это уже не ревность, это… это…
— И дети ему вторят. Ох, и устала же я мужу повторять, чтоб хотя бы при детях всякой ерунды не болтал… Ну, на что раскладывать будем? На любовь? На учёбу? Я на всё могу.
Она присаживается в кресло напротив и со знанием дела принимается тусовать засаленную колоду.
— Хотя, знаешь что… — Она с ней уже на «ты»? Но Ксении не до того — она думает о своём: у проходимки семья, а здесь она получается… К любовнику прехала? — Вот смотрю я на тебя и вижу: надо бы разложить на судьбу. Тревожит тебя что-то…
— Да, давайте на судьбу.
— Хорошо, Только чур на «ты» — не такая уж я и старая, в конце концов!
Карты с бледно-голубой клетчатой рубашкой опускаются на стеклянную поверхность низенького кофейного столика, за которым уже сто лет никто не сидел. Карты образуют квадрат, из четырёх углов которого вырастают косые лучи: странный расклад, Ксения ничего подобного ранее не видела.
— Итак: смотрю, ты неверующая. В счастье не веришь, — начинает гадалка-самозванка.
— А это важно? Разве важно верить? Разве от нашей веры что-то зависит? — тихонько проговаривает девушка, скорее для себя, или для ночных сверчков, но не для гостьи.
— Ты права. Совсем не важно, ибо вера сама по себе бесполезна. Но я не о том, — она переворачивает вторую пару карт с верхних углов квадрата. — Но от веры зависит, примешь ли ты судьбу или так и будешь от неё бежать. Так… Вижу, отношения. Ты оставила их в прошлом, но для тебя они ещё не закончены.
От сказанного Ксению передёргивает.
— К-как это — не закончены?
— Я не знаю — как, милая. Я только говорю, что вижу, а толковать — не моё дело. Незакончены и всё. Стоп! Вижу… Как будто две дороги пересекаются. Перекрёсток, понимаешь. Вижу, от беды ты бежишь. А беда бежит следом. Но скоро твой путь встретится с чужим путём.
Она переворачивает карты, венчающие нижние лучи фигуры.
— И тут уже от твоей веры будет зависеть — примешь ли ты спасение или погибель.
— А как же судьба?
— По судьбе тебя спасёт человек. От чего спасёт — не знаю, тебе виднее. Человек незнакомый. Но ежели ты не поверишь, то с судьбой своей разминёшься.
— Скажите, спасёт или спас? — Ксения явстевенно видит перед собой ту ночь в виноградниках, и Костолома в центре перекрёстка. Он спас её уже, гадалка всё напутала — она видит прошлое, а не будущее…
— Спасёт, милая. Может быть. Моё гадание о грядущем только — всё впереди, и очень скоро… — Ах, чёрт! Она всплескивает руками, роняя карты и задевая краешком рукава чашку с недопитым чаем. — Совсем засиделась! Боюсь, мне пора — за мной скоро друг заедет. Договорились ночью покататься.
Ксения просто не успевает ничего ответить. Гостья исчезла скоро и невесомо, подобно порыву стремительного вольного ветерка. Её уже нет, лишь чашка со следами заварки по краям напоминает о её присутствии, а Ксюша всё ещё сидит, вросшись в кресло, будто сплетясь с лозой, из которой то создано. Такая же гибкая, такая же… неживая.
Уже в комнате её тошнит, и она не может понять от чего же тошнит её больше: от мерзотности этой гадалки, которая сбежала от мужа и детей сюда, к любовнику, или от сказанного ею. Верить… Не прозевать судьбу… А что же она говорила про отношения? Не закончились? Гадание — дурацкая забава, суеверие… Доказательство, подтверждение, точка. Артур её не оставит.
Вздрагивать, сидя на унитазе, могут только очень, очень пугливые люди. Ксения подскочила на сидении, да чуть не поскользнулась на гладкой плитке. Чуть все кости себе не переломала. А всё из-за едва уловимого гула: там, в комнате, на кровати завибрировал небрежно брошенный ею мобильник. Хоть бы Женька. Хоть бы она опять с кем-то познакомилась и звонит предупредить, что вернётся поздно… Сердце уходит в пятки, а воздух уходит из лёгких. Из ванной комнаты Ксюша уже крадётся — боится упасть, боится…
Сообщение в вотсаппе с неизвестного номера: «Ксюшенька, девочка моя, ты уже закрыла свой гештальт?» И следом: «Помнишь, ты говорила, что больна мною?» «Я помню. Лечишься? Выздоравливаешь?» «Не думаю, милая. Я вот неизлечим» «Знаешь, солнышко, а ведь ты была права: я — твоя болезнь» «НЕизлечимая (извини, я не хотел)» «Но так получилось, и назад пути нет» «Диагноз поставлен, Ксюшечка, приговор вынесен» «Знаешь, мне этого совсем не хочется…» «Но, наверное, мне придётся тебя убить».
Любимая подруга убита, и кажется, я знаю, кто это сделал. Он ходит рядом, но его не поймать. И пока я пыталась бороться с тьмой, что внутри, зверь подбирался всё ближе. Теперь моя цель — убить зверя.Метки: разница в возрасте, спорт, триллер, детектив, повседневность, повествование от первого лица, учебные заведения, элементы фемслэша. Без привязки к конкретной геолокации. Абстрактный город некой европейской страны, где люди носят самые разные имена.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.