Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг. - [28]
Но кто-то из пиратов возвращался на родину и ради мести, ведь не каждый ренегат был обязан питать возвышенные чувства к тому, что оставил позади[246]. Как мы покажем на примерах в разделе 8, часть корсаров, оказавшихся в Северной Африке, считали, что с ними поступили несправедливо. И они, мечтая о том годами, не упускали возможности отомстить судьбе – направить корсарские корабли на собственные страны, обречь земляков на долгую неволю и разграбить сотни их «уютных уголков».
Много примеров свидетельствует о том, что ренегатство не устраняло связей между людьми, рожденными в одном краю[247]. Например, в Тунисе солидарность феррарцев переросла в «клановость»[248], а голландские капитаны старались набирать себе экипажи только из соотечественников. Вполне естественно и то, что землячество проявилось у корсаров на уровне «наставник-ученик». Так знаменитый Кючюк Мурад-реис воспитал Дансекера Сулеймана-реиса (Иван Дирки де Венбур), и тот в свою очередь стал спонсором учителя. Мурад-реис также последует примеру наставников и на своем долгом пути к успеху приведет в Северную Африку многих соотечественников[249]. Благодаря таким связям голландские моряки всегда осознавали свою этническую принадлежность. А еще лучше представить себе то, какую гордость испытывали нидерландцы, поддерживая алжирских корсаров, можно по именам, которые они давали кораблям, как то: «Самсон» (ум. 1624) или же «Симон» (Симон Дансекер, ум. 1615); притом стоит учесть, что со смерти легендарного корсара на тот момент (1682) миновало больше полувека[250]. Ситуация не отличалась и у англичан. Капитаны корсарского флота, напавшего на судно «Дельфин» (Dolphin), британские ренегаты Рамазан (Генри Чандлер) и Джон Гудейл, по сходному принципу подбирая себе моряков и пушкарей лишь из англичан и голландцев, совершат непоправимую ошибку, – и взбунтовавшиеся рабы погубят их, захватив судно[251].
Мюхтэди и их прошлое: семьи и близкие
Несложно догадаться, что мюхтэди, которые возвращались на родину в поисках помощи или убежища, поддерживали тесные отношения со своими семьями. У нас есть сведения, что когда-то вместе с Улуджем Али в плен попала и его мать; после семи лет неволи женщина возвратилась домой[252]. Однако младший брат Улуджа, плененный в семилетнем возрасте, предпочел остаться в Дерсаадет (Стамбул; осм. «Обитель счастья») и обзавестись там семьей[253]. В 1570 году разведчики, сошедшие на берег в Калабрии, чтобы выведать хоть что-нибудь о приготовлениях христианского флота в Мессине, поймали «языка», и тот оказался одним из родственников Улуджа Али. Не теряя ни минуты, они доставили задержанного к реису[254]. О связях свирепого корсара с его родными, вероятно, были осведомлены и Габсбурги: в 1569 году они решили подослать к реису одного из родичей, – перед тем как склонять его к измене. Однако родственники оказались то ли очень стары для путешествий, то ли настолько молоды, что не припоминали Улуджа, так что обошлось визитом лишь одного из друзей его детства[255].
Еще один из «державных» корсаров, Джафер – современник Улуджа Али, – также вывез в Алжир свою мать вместе с младшим братом. Но сколько бы та ни пыталась привыкнуть к магометанству, она, похоже, так и не смогла проститься со старыми привычками. Антонио Соса передал нам слухи о том, что женщина придерживалась скорее христианства, нежели ислама («es publico y notorio por todo Argel hacia mas profesión de christiana que de turca»)[256]. Подобно этому и другой бейлербей Алжира, Улудж Хасан-паша, позаботится о том, чтобы забрать к себе из Венеции своего кузена Ливио Селесте. Он пошлет родича шпионить в Дар уль-Харб, но тот, кажется, не очень преуспеет в новом ремесле. Ливио задерживали трижды: на Мальте, в Марселе и Неаполе. В 1590 году, узнав о последнем задержании, Хасан-паша начнет угрожать наместнику неаполитанского короля, обещая сжечь заживо всех жителей города вместе с испанцами, если только с головы его глупого кузена упадет хоть один волосок[257].
Другой алжирский капитан, живший во второй половине ХVII века, ренегат с Канарских островов Али Реис (Симон Ромеро), тоже не забывал знакомых. Обратившись в ислам, он спасся от рабства и начал успешный путь корсара. Немного разбогатев, реис тут же поможет семье: прежде всего выкупит из неволи отца, потом одолжит деньги своему брату Мельчору, тоже попавшему в плен. Тот обретет свободу; правда, не сможет отдать долг, и это обойдется ему намного дороже. Чуть позже, когда Мельчор – на этот раз вместе с сыном – попадет в плен, старший брат не поспешит ему на помощь. Однако Али/Симон был не из тех, кто бросает родных в беде из-за денег. Он не только дал деньги своей сестре Маргарите Пиньеро на выкуп ее сына Филиппа Джеймса, когда та прибыла в Алжир, но и щедро ее одарил. В то же время корсар материально поддерживал Луизу Эрнандес – жену своего второго брата Сальвадора. Его щедрость распространялась не только на семью: многие канарские невольники при разных обстоятельствах обрели в его лице настоящего друга[258].
Отметим и то, что такого рода семейные встречи были характерны не только для Алжира и Стамбула. Лизбет Янссен, дочь Кючюк Мурада-реиса, приедет в Сале, чтобы в декабре 1640 года встретиться с голландским послом Лидекерке, и пробудет там до августа
