Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг. - [30]
Еще один мюхтэди, воспринимавший Мухаммеда как Ису – Хуан Хосе дель Позо. Он исповедовал: «Я верю в Аллаха и в Его Высочество Мухаммеда, сидящего справа от Него». И не только он полагал, будто бы посланник Аллаха, как Его Высочество Иса, восседает справа от Него в раю. Джоан Гонсалес Кабана, мюхтэди из Каталонии, даже усадил с одной стороны от Господа – Иисуса, с другой – Мухаммеда. Антонио Джорди с Майорки был убежден, что Мухаммед воскреснет, а генуэзец Санторин де Касарачио называл пророка сыном Аллаха. Затем Жак Пугье заявит, что наш пророк – вторая личность Аллаха. Истинно оригинален окажется также Николас де Сперанца из Триеста: «Я благодарю моего Господа за то, что Он побудил меня отречься от этого прискорбного (triste) вероисповедания и избрать себе лучшее». А вот какие-то грек с поляком, не мороча себе голову, сразу же ответили: «Бог – на небесах!»[272]. В конце концов тем, кто попадал в руки инквизиции, приходилось думать о других, более животрепещущих вещах!
Завершение этих примеров вовсе не означает, что у них нет продолжения. Многолетние исследования инквизиторских документов, которые вели Беннассары, дали свои плоды. Бартоломе Родригес из Валенсии полагал, что ислам лучше христианства, когда ты живешь с мусульманами, а когда живешь с христианами – то все наоборот[273]. Каталонец Гильен Серда был убежден, что каждый может достичь пути истинного в пределах своей религии; если люди плохие, они идут в ад, хорошие – в рай[274]. Только посмотрите, как комментировал один из греческих мюхтэди веру мусульман в то, что Иисуса Христа не распинали на кресте и что он вознесся на небо: «Разумеется, иудеи распяли на кресте не пророка Ису, а турка по имени Мусизабба»[275]. Опять-таки много кто приравнивал абдест (ритуальное омовение в исламе) к исповеди[276]. Напоследок добавим, что двое корсиканских мюхтэди, вступая в брак с невестами, приносили клятву на Евангелии[277].
Кроме этого, первоисточники подробно сообщают о том, что некоторые ренегаты не порывали до конца с христианством. В частности, испанский монах Иероним Грациан, живший в Алжире на исходе ХVI века как пленник, принимал горы подарков от мюхтэди и в первую очередь – от служащих гарема паши. Один из ренегатов даже предложил монаху выкупить того из неволи[278]. Искренно хранящие свою веру, тайные христиане не просто просили падре молиться за них и проводить богослужение, они даже посещали его тайные проповеди[279]. Да что там! Некоторые источники утверждают, что мюхтэди посылали свечи с оливковым маслом в капеллы и оратории, устроенные в подземельях для пленников[280].
Нам также известно, что много корсаров, покаявшись, возвратились в христианство. Выше мы упоминали об экипажах, которые разбегались по всей Франции, как только задерживали их корабль, или же набирали как можно меньше янычаров, чтобы сбежать. Стоит прибавить к ним и Сулеймана-реиса, достигшего столь высокого поста, как капудан (адмирал) алжирского флота. Этот француз-мюхтэди из Ла-Рошели умчит на своей капуданэ[281] к Мальте, чтобы сдаться ордену Святого Иоанна, и продолжит свою корсарскую карьеру в качестве его рыцаря[282]. Согласно отцу Пьеру, суть истории такова: в 1621 году Сулейман, пиратствуя, попал в плен и оказался рабом на французских галерах. В плену он проведет пять лет, все это время будет вспоминать, как прекрасна его прежняя вера, и поклянется, что если обретет свободу, то пожертвует все свое добро в Алжире на благие дела. И едва Сулеймана обменяли на какого-то невольника из Марселя, он распродал имущество и, выйдя в грабительский рейс на корабле, начал искать пути к бегству из Алжира. Запасаясь продовольствием для кораблей в Сусе (на тунисском побережье), он разрешил янычарам сойти на сушу. Но капитан не швартовался в порту, и ему ничего не стоило, высадив янычар, исчезнуть в открытом море вместе с остальными мюхтэди и рабами. Естественно, последние мечтали убежать; однако решение реисов-мюхтэди присоединиться к побегу можно объяснить только предварительной договоренностью. Корабль направлялся к Марселю, однако неожиданная буря прибила его к Мальте. Интересно положение Сулеймана, который возвратился в прежнюю веру на этом скалистом острове, центре католического корсарства. Ведь он не только превратился из гази, гордящегося знаменем ислама, в крестоносца, чье сердце сжигает пламя священной войны. Родившийся в Ла-Рошели, твердыне французских гугенотов, Сулейман на самом деле был протестантом. Поэтому, чтобы пополнить ряды религиозного ордена, подчиненного папе, ему требовалось не просто вернуться в прежнюю веру, но и пройти катехизацию – изучить основы католического христианства. Впрочем, межрелигиозное путешествие Сулеймана продлится недолго, – несколько лет спустя, пиратствуя в османских водах, он лишится жизни в бою с родосскими галерами[283].
Безусловно, здесь стоит прерваться и перед тем, как обратить внимание на следующий раздел, сделать одно замечание. Религиозность Иеронима Грациана и Пьера Дана, а также причины написания их произведений, вероятно, побуждали обоих упрощать и даже искажать события; именно преувеличения и раскрывают предвзятость этих авторов. Тем не менее невозможно закрыть глаза на свидетельства о моряках, сбежавших на родину, или же об алжирском капудане, перешедшем на сторону врага, как и о многих соотечественниках-мюхтэди, зависевших друг от друга и не разрывавших отношений с семьями и прежними странами. Кроме того, сколь бы предвзятыми ни были тексты, которыми мы располагаем, они не делают из ренегатов самоотверженных мусульман, даже когда обвиняют их в жестокости сильнее, чем турок. Значит, вопрос не только в пропаганде.
